Юлия Суханова
Алексей Яров
«У меня суть другая»
Эдуард Россет из Калининграда уже несколько лет помогает бездомным: привозит им еду, одежду, находит их родственников и предлагает подработку. Проще говоря, возвращает бродяг к нормальной жизни. Юлия Суханова выяснила, как сам Эдуард понимает «норму» жизни и почему так заботится о бомжах
Из аэропорта в Калининграде нас забирает микроавтобус, в котором пахнет домашним супом. «Как долетели? Или я уже спрашивал? — Эдуард садится за руль и смущенно улыбается, понимает: вопрос уже задавал. — Едем сразу в дом, ладно?». Мы уже знаем, что под «домом» он имеет в виду Дом ночного пребывания, куда приходят не имеющие собственного дома. Там есть кровати, ванная, медработники. Но не еда. По мере сил раз в неделю обителей «ночлежки» кормят сам Эдуард и его друг Алексей. На обед сегодня везут суп с фрикадельками. — Жена моя готовит, сейчас беременная. А так, раньше и ездила с нами, — рассказывает Алексей. — Я покупаю продукты, утром она встает — и на кухню. Все чисто, стерильно, но…

— Сегодня бороться будем, — шутит Эдуард. — Сменился начальник, хотя я понимаю их отказ — вот Лёха сидит решает вопрос, а так как у нас, видишь... Погоди, оплачу [парковку], — приоткрывает окно и отвлекается.

«Лёха» подхватывает: — Директор имеет отношение к СЭС [санитарно-эпидемиологическая служба]. Да вообще много кто приезжал. И нам запретили кормить. Пища должна быть с кафе, с ресторана — официально, чтобы не отравили.

— Бюрократия, короче! — встревает Эдуард. — Хотя я их понимаю и зла не держу: мало ли кому что в голову взбредет. Приедут, «накормят» и потравят всех. А кому отвечать за это? Оказывается, чтобы творить добро, нужно еще умудриться его сотворить!

— Сейчас этот вопрос решаем, но, наверное, сегодня будем с улицы кормить. В первый раз такое. Обычно мы заходили, общались, раздавали еду прямо там. Сегодня еще Яна пострижет их, — продолжает Алексей.

Девушка на заднем сиденье смущенно улыбается — первый раз так едет.

Заезжаем на автозаправку. От наших денег за «трансфер» Эдуард отказывается. Вместо этого, наоборот, приносит нам мороженое. В итоге его отдадим обитателям ночлежки.

По дороге Эдуард рассказал свою историю. На вопросы отвечал охотно, хотя и не о самом приятном времени.

«Дарю то, что хочу себе»
Не решил вопрос типа, какие кроссовки купить, а ты человеческую судьбу спас.
Представь себе.
В люках сидел с людьми. У меня микро инсульт был, немного меня парализовало. От пьянки... У меня мама умерла. Я тогда спился сильно. Бомжевал сам, грубо говоря. Судимости, разбои... А потом мне помогли люди. Я прошел центр, получил свободу, получил смысл жизни. Мне хочется отдать это людям. Чувствую сострадание к ним.

У меня сейчас жена, ребенок, работа, друзья, машины, коммуникации... Вот хочу поступить в институт, к ЕГЭ готовлюсь. Хочу развиваться, хочу консультированием людей заниматься уже «на уровне». Потому что то, что сейчас увидите, — по сути, это голый энтузиазм, но делаю я немного по-другому.

То есть то, что я для себя хочу, я и ему отдаю. То есть я Серёжке [одному из подопечных] отдал ботинки, которые стоят 20 тысяч рублей. Я такого придерживаюсь. Я не занимаюсь накопительством чего-либо — у меня, по сути, ничего нет. Даже, знаешь, дома у меня нет нормального ремонта еще... Без крана в ванной живу. Но есть китайская тема: чтобы что-то новое появилось, нужно избавиться от лишнего. Абсолютно в этом уверен (иронически смеется).

Невозможно любить деньги. Это инструмент. Как ты можешь любить молоток? Меня удивляет, что люди не могут в это поверить и воспринять это как данность. Серьезно! Как может быть по-другому? Мы же люди, мы же и должны так друг к другу относиться.

Очень просто помочь человеку, который не нуждается. Подарки символические — вот зачем ему, скажем, сервиз дорогущий? Хотя многие и этому удивляются. Я дарю то, что хочу себе. И ключевая фраза, я считаю, — «на данный момент я не могу себе этого позволить». Хотя я дарю другому человеку.

И я понимаю, когда иногда не помогают. Это действительно сложно: видишь, вот с администрацией проблемы, решать надо. Но мы кайфуем от этого. Не решил вопрос типа какие кроссовки купить, а ты человеческую судьбу спас. Представь себе! У меня нет брезгливости к людям — на руках одного вытаскивал из могилы, они на меня писаются, одежду, часы заливают. Есть некий рефлекс исключительно физиологический, отвращение к нечистотам. Мне кажется, он у каждого есть. Но это меня не останавливает.

Видео в квартире родного брата Сережи
Предоставлено Эдуардом Россет из личного архива
Люди часто думают, что с человеком все кончено. Я так не считаю. На любом уровне абсолютно. С алкоголиками, конечно, сложнее — они деградированные, их долго восстанавливать приходится. С Серёжкой и его братом все началось с чего...

У нас с другом моим, другим Алексеем, есть род деятельности — на кладбище занимаемся благоустройством могилок. На странице Вконтакте да, есть фото — ну это я могилку другу делал. Когда-то вместе бомжевали мы. Вот он напился, шел, замерз, умер. Матери его помогаю. Я как-то восстановился, насколько хватает сил у меня, делаю максимально и для таких матерей. Да, конечно, на «волонтерских» началах. Хочется перерасти в какую-то нормальную структуру вообще. Ведь чтобы помочь человеку, даже одному, нужны затраты колоссальные. Ты же его не оставишь, ты должен ему найти приют. Это могут быть гостиницы временные, центр — ты за него уже отвечаешь. Ты не можешь помочь и бросить его.

Вот там, куда мы сейчас едем, есть одна. Ее гудроном облили и подожги. Ожоги 90%. Лекарства «атомных» денег стоят — где она их возьмет? Мы стараемся максимально...

Так вот, с Серёжкой. Мы нашли его буквально в могиле. Он жил там. Сначала подумали, что просто алкоголик. Мы ему дали задание — помочь покрасить могилки. Ну он нормально красил, поняли, что не пьян, дали денег. Он сразу за едой побежал, несколько дней не ел. Сказал, что живет на каких-то дачах, его там обижают. Мы поехали с Алексеем разбираться. Пообщались с ребятами, выяснили, что у одной семьи здесь дача была. Они ее продали, деньги пропили, а Сережка в их старый дом ходит. А он чуть-чуть такой... С легкой степенью аутизма. На все реагирует, но немного на своей волне. Когда по магазину ходили, он убегал от нас пару раз. Искать приходилось. А он сидит в каком-нибудь уголочке, копошится... В итоге мы через этих обидчиков, которые его из дачи-то выгнали, узнаем, где его брат живет в городе.

Приезжаем, не можем попасть в квартиру. Серёжа у этого брата на попечении, то есть он получает за Серёжу пенсию и так далее. А Серёжа бомжует.

День, два, неделя — никакого результата, не открывают. Натыкаемся на соседей: они рассказывают, что брат пьет до такой степени, что упал, сломал руку — открытый перелом. И его начали есть черви, начал разлагаться прямо на кровати, где спал. Местные алкаши ему приносили водку и перекись.

Че делать? Серёжа у нас — то у меня в машине, то еще как-то, то на даче иногда, пока ребята окончательно не запретили, а брат не открывает... Мы пошли к участковому. С разрешения вызвали бригаду, которая сломала замки и открыла квартиру. Ну вот у меня видео есть, только iPhone сломался, — там вообще жесть. Черви, опарыши...

В таком состоянии была квартира брата Сережи
Фото из личного архива Эдуарда Россета
Ну мы все начали это выгребать. Я там бомжей местных собрал, дал им денег — им-то пофигу, они стали все выносить. А пока приводили всю эту квартиру в порядок, с Сережей тоже плотно занимались. Переодели, в храм его сводили. Он до этого не был ни разу.

Преображение Сергея
Фото со страницы «ВКонтакте» Эдуарда Россета и фото Алексея Ярова
Потом приехал брат Серёжки. Ему в больнице отрезали эту руку... А в процессе нарисовалась сестра — стала на нас заявление писать, что мы квартиру хотим отжать. Мы ей: «Что вы кашу устроили? Нам ничего не надо, нам главное — человеку помочь». Она орала тогда так по телефону на нас... Ни разу мы не встречались лично. Сейчас брат не пьет, Серёжка накормлен, но эта сестра... Держит их всех в ежовых рукавицах, боится Серёжку отпустить. Они же получают за него пенсию.

Лишить их опекунства — это нужно на себя тогда Серёжу оформлять. Мы узнавали, но там должна быть жилплощадь определенная, ты должен работать официально. Ой, там целая эпопея. И нам его на попечение на таких условиях никак не взять. Если он лишится и этих опекунов, значит, его заберут в дурдом или в интернат.

Вот тебе и замкнутый круг. Мы, в принципе, добились, что человек не умрет на кладбище. Он спал буквально в могиле. Но дальше мы ничего не в силах сделать, хотя ухаживаем как можем. Дома у меня сейчас лежит целый мешок одежды для Серёжки. Привезу потом, если брат пустит.
Долгожданная встреча Эдуарда и Сергея
Видео: Алексей Яров, Юлия Суханова
Вот у тебя на странице написано: «Бог для всех разный», а я не делаю различий – Бог один, а верим по-разному. Главное – верить.
Мне самому помогли в межконфессиональном центре. Друг один, с которым бомжевали раньше, за меня попросил, ему помогли и меня вытащили буквально. Вот у тебя на странице [«ВКонтакте»] написано: «Бог для всех разный», а я не делаю различий – Бог один, а верим по-разному. Главное — верить. Вера, конечно, помогает. Я тогда пересмотрел всю свою жизнь и начал выбираться. В корне пересмотрел.

Но в центре помощь тоже неоднозначная была. Понимаешь, важна очень специализация. Алкоголик и наркоман — разные люди. Бомж-алкоголик и бомж, которого из квартиры просто выгнали, — тоже разные люди. И каждому нужна своя помощь, нельзя под одну гребенку.

После центра мы по программе занимались социальной работой. Во всех сферах были, детям помогали, больным, старикам. Но меня всегда тяготило, внутри как магнит был... Сокрушение перед бродягами испытываю. И они ко мне тянутся, это чувствовалось. Вот приехал в Украину, там вопросы были с квартирой родственника, так вокруг меня сразу их целый двор. «Эдик, Эдик!» — как дети! У меня у самого ребенок маленький. Дочка в садик ходит. И жена. Где я был? В люках! А теперь вот — слава Богу! Права только долго не хотели давать. Я же на учете был. И мне сказали: «Тебе мы никогда в жизни ничего не дадим!». А я им ответил: «А вас... я спрашивать не буду!». Они мне крови свернули много... Но в прошлом все уже.

О другой ценности
С ровной трассы, ведущей в Калининград, сворачиваем на боковую дорогу. Центр ночного пребывания находится за городом. «Да как добираются — кое-как! Иногда и не могут вовсе. Инвалиды здесь есть или просто пьяницы, которые замерзают по дороге», — говорит Эдуард.

Алексей выпрыгивает из машины, идет в двухэтажное серое здание. Возвращается расстроенный — нельзя еду занести. «Значит, сегодня кормим из машины», — резюмирует Эдуард и паркуется.

Через несколько минут к микроавтобусу начинают подтягиваться люди. Опрятные и в откровенных лохмотьях. Молодые и пожилые. Одни смотрят на нас заинтересованно, другие видят только бак с супом. Держат в руках миски, грязные одноразовые тарелки, котелки и чашки, ждут своей очереди. На пальцах большинства есть татуировки. У кого-то — перстни «под золото». Кто-то с кастрюлями — это они для друзей, кто встать не может.

Алексей и Яна раздают суп, хлеб и чай. Эдуард пока спрашивает, нужно ли что-то еще людям. Диалог неизменный: «Батя, тебе надо что-нибудь?» — «Да есть все, Эдик, спасибо! Приехали, покормили нас — теперь все есть! Дай-ка лучше видео покажу».

У одного бездомного Эдуард задерживается. Вынимает изо рта пакетик с чаем, который голодный жует вместе с хлебом. «Вот как мимо такого пройдешь? — разводит Эдик руками. — Дети пенсию отнимают. И он здесь теперь. Батя, а где нос разбил? Упал?». Батя кивает.
Обитатели ночлежки в очереди за едой
Фото: Алексей Яров
Чан опустел быстро. Вместе заходим в дом и поднимаемся на второй этаж в отделение реабилитации пенсионеров и инвалидов. На двери симметрично висят две наклейки — перечеркнутые трубка и бутылка. В «доме» запрещено выпивать и курить. Яна достает ножницы и машинку, принимается за работу. Мы осматриваемся.
Чисто. Не пахнет. На многих кроватях книги. На стене — плазма. На другой стене — календарь в православном стиле. Первый клиент парикмахера Яны умывается в новой, похоже, после ремонта, ванной.

— В Центре около 50 человек сейчас. Если заполняется, то отправляют в другой. Там подороже, так как уже другие условия... Ну... как-то распределяют. Кто не пьет и без замечаний — того туда. Там они подороже уже платят, там люди, которые живут, работают... Здесь, если человек выпил, пришел после закрытия — после 22:00, — его не пускают. И люди замерзают... Второй случай уже был на этой неделе, — рассказывает Алексей.
Кровати стоят вплотную друг к другу, на них 20 человек. У окна кровати поновее, напоминают больничные. На одной из таких спит Михаил. Эдуард и Алексей подходят к нему, как к старому знакомому. Михаил делится новостями: руку сломал, когда по лестнице поднимался, но «ничего — пройдет».

Пока Яна работает, спускаемся в палату к инвалидам. Они здесь в большом почете — к ним приходят за советом, помощью, у них просят деньги в долг. Но последнее позволено не всем — нужно иметь хорошую репутацию, чтобы дали взаймы. Сами живут дружно. Готовят «на общак», надеются на себя и на друзей. Эдуард заходит со словами: «Что кому нужно?». Ответ — крестик. «Золотой, нет? — серьезно спрашивает он. — Привезу в субботу. Освященный, как положено». Алексей в это время интересуется, нужны ли кому-то таблетки от давления. У него с собой целый пакет.

«Петрович, мы не зря сегодня брились!» — Володя в свои 64 держит стиль.
Фото: Алексей Яров
— Нужно всегда за собой смотреть, — говорит мне 64-летний Володя в яркой оранжевой рубашке. В центре он около 10 месяцев. — Заболела ножка. Люди постарались — соседи соцпомощь вызвали. Они посмотрели — в машину и сюда. Привезли, когда еще нога была. То есть ее уже не было, но она была. Отсюда в больницу. Просил вот так [ниже колена] — нет, говорят, вот так! И отчикали. Ну а что делать!

В центре Володе не нравится. Поддержку чувствует только от «своих», а дальше — ноль.

— ... [сложно] психологически некоторым, да, конечно... Кто даже с ногами — буль [выпивают] — и все! Но пьяных же сюда не пускают. Выпил — не зайдешь сюда. Даже если здесь выпьешь — вылетишь. Несерьезно. Ну вот я и бросил это дело. Мне че-то там ночевать не хочется, на улице, — улыбается Володя.

В углу комнаты 800 тысяч рублей. Столько стоит пара протезов. Мужчина на инвалидной коляске, Андрей Владиморович, рассказывает, с каким боем их получил. История походит на анекдот. Но не смешно.
«У меня ног-то нет! Ботинки обычно надевают на ноги, а не наоборот», — Андрей Владимирович, юрист
Прослушать аудио от первого лица
Прочитать расшифровку истории Андрея Владимировича
Я работал в Охране. И это был один из объектов. Прознал и сюда приехал. И мне помогли - сделали пенсию, сделали протезы. Я получил протезы. Потому что вещь-то не шуточная. Я научился ходить за 2 месяца. Люди на это тратят годы. У нас врач хороший.

И вот как-то помогли. Потому что одному - одному - я глубоко убежден, что в нашей стране, если ты один, это сделать практически невозможно.

Приведу такой пример. Я только получил инвалидность. Для меня для начала это был исключительный вопросы, чтобы сразу получить протезы. Побыстрее. Звоню в Фонд социального медицинского страхования. Они говорят: "А вы знаете, у нас очередь. Да вот у нас заявка от вас есть - у нас нет финансирования". Говорит: "Позвоните нам в мае". Мне в апреле звонок: "Мы звоним вам из Фонда социального страхования. Приедьте, получите ботинки".

Помните, ребят? Это анекдот!

Я говорю: "Погодите. Ботинки-то - это понятно. У меня ног-то нет! Ботинки обычно надевают на ноги, а не наоборот". "Нет, ну вам ботинки положены. Вы приедьте - получите". Бог с ним.

Я звоню опять насчет протезов. Мне говорят: "Нет финансирования, позвоните в августе - в сентябре"". Нет финансирования! Хорошо. И тут мне звонят после 9-го Мая, говорят: "Вы, пожалуйста, приедьте. Вам готовы чулки". Я говорю: "Подо что чулки?" "Ну носки под ботинки". Я говорю: "Блин, да у меня ног нет! Вы издеваетесь надо мной или что?" Она говорит: "Как это? В какой очереди вы стоите?" Я говорю: "Как? На протезы". Через час перезванивает: "Да ни в какой очереди вы не стоите". У меня тут все упало. Думаю, ну опять год...

"Нет, - говорит, - приезжайте - в понедельник делаем вам слепки и через 2 недели получите протезы". Да, вот я поехал, сделали мне слепки, все. И через 3 недели я получил протезы.
Провожают Эдуарда и Алексея с благодарностью — говорят, что только их еду признают, у остальных невкусно.

На пути обратно к пенсионерам нас задерживают. На площадке деревянной лестницы сидит все тот же Батя, который час назад жевал чай вместе с хлебом. Эдуард садится рядом и разговаривает с ним 15 минут. Мимо нас проносят еду наверх, вниз. Пожилые люди в длинных пиджаках-пальто спускаются, держась за поручни и опираясь на трость.

— Это вы? — спрашивает женщина, что до этого была одной из первых в очереди за супом. — А там большие?
— Что большие? — уточняет Эдуард.
— Пакеты. Помочь бы забрать из машины.
— А я не знаю, надо у Лёхи спросить.
— Надо хотя бы двоих, чтобы донести эти пакеты с одеждой.
— Да-да. Сейчас Лёха спустится и донесем.
— В этот... как его... изолятор. А там разберемся мы.

Алексей спускается с приглашением к чаю. В руках держит гостинец — нам передали конфеты.

— Ты знаешь, что для них значат конфеты? Чтобы вы понимали — это все равно что 10 тысяч тебе подарили. Батя, погнали наверх чай пить! — Эдуард помогает встать старику.
«Ты еще не закончился»
А то народ у нас, знаешь, как рассуждает: «На тебе то, что мне не надо». Но думать же нужно иначе — отдавать то, что сам себе хочешь.
— Все начинается с чего, — рассуждает вслух Эдуард, — банально — Библия: «Отнесись к человеку так, как ты бы хотел, чтобы к тебе отнеслись». Это же прописная истина, которую, как мне кажется, знаешь с детства.

— Возлюби ближнего, как самого себя, — поправляет Михаил.

— Ну это же то же самое. А то народ у нас, знаешь, как рассуждает: «На тебе то, что мне не надо». Но думать же нужно иначе — отдавать то, что сам себе хочешь. Я в это верю, и у меня так в жизни и происходит. Я людям отдаю, отдаю, отдаю, а себе не покупаю. Видишь, какой у меня телефон мощный? [«кирпич»]. Мне дарят. Я не то чтобы жду — если нужно будет, куплю себе. Но я как-то... То ли пережил это, то ли вырос... Не пойму. Есть — есть. Нету — нету. И, слава богу, у меня друзья такие же.
«Сила духа в кротости зарабатывается. То ли я уже с ума сошел, то ли я... Правда, не знаю, как по-другому?» — говорит Эдуард.
Фото: Алексей Яров
Много еще сделать предстоит. Развиваться надо во всех направлениях. Если бы я был «дубовый лоб», чем бы я помог людям? Я должен видеть проблему свыше, чтобы решить ее. У меня есть определенный опыт жизненный. Пугают меня милицией — да приведи меня в милицию, я буду с ними сидеть, разговаривать. Если надо — есть связи. Но я ими не пользуюсь, не доходит до этого.

Я прихожу сюда, вижу людей — вот они в нужде, а потом сердце, знаешь, как меняется... Приходишь в магазин, смотришь какие-то штучки для себя. И у тебя, знаешь, как-то в другую сторону срабатывает. Ты думаешь — нафиг все это надо. Хотя я сам нормально выгляжу, ведь я должен быть интересен для людей, это инвестиция в меня.

— Так это внешне, показная... — говорит Михаил.

— Но смотри. У меня же есть глубина через это. То есть я выгляжу как современный молодой человек, который пропагандирует и показывает другое. У меня суть другая — такой сути ты не найдешь. Если кто-то считает, что я рекламирую так себя, — хорошо, стань таким же. Я помогу тебе стать таким же, как я. А он мне — нет, спасибо. Такие, как мы, они спрятаны где-то, ты не найдешь. И наша цель — сделать мир лучше. Поэтому в чем наша сила — с Лёшей, с Яной, еще с ребятами — мы изнутри это делаем и показываем, как оно есть. От первого лица.

У меня, я считаю, есть дар — организаторские какие-то способности. Лёха, видишь, душепопечитель: со всеми обнимается, покушать, туда-сюда... Все разные, и если нас больше станет — нам нужны юристы, психологи, врач нужен. Частью команды может быть целая структура — клиника, например. У нас была одна стоматология — у людей полисов нету, зубов нету, а он нам от государства по какой-то программе выдавать эти полисы. Без документов. На бомжа.

У людей есть потребность делать добро, но она, во-первых, спит, во-вторых, люди не знают, правда ли это. Половина же денег отмывается, и бизнесмены не хотят давать в никуда.

Есть у нас небольшая группа в соцсетях, но здесь надо официально «зацепиться». Чтобы люди участвовали, в том числе и финансово. У нас есть один инструмент — благотворительный фонд — к людям заходить же надо как-то. Надо пытаться, потому что, смотри, — просто ножницы парикмахерские стоят 5 тысяч.

Это зов сердца. На каком-то моменте осознаешь, что тебе хочется помогать. Потребность! У меня бабушке под 90 лет. Она прошла войну и часто говорит: «Мне ничего не нужно, я всех прощаю». И она живет так достойно, что рядом с ней сидеть... ну... думаешь, какой же я дурень. Ты понимаешь, что она готова к Вечности, и она уходит достойно. А я так смотрю на людей, которые копят себе богатство, — достойно ли они уйдут? Кто их вспомнит вообще? О чем суть его жизни была? А так — ты оставишь о себе добрую память.

У нас же сейчас все с ног на голову. Помогать? Вот это дикость! Поэтому задача — посеять в людей веру. В меня посеяли веру — «Ты еще не закончился». Задача — привлечь людей, которые эту веру подкрепят и куда-то направят, и максимально помочь. Как иначе? Я не знаю. Точнее, я, наверное, знаю, но это то же самое, что ты сейчас пойдешь и наденешь колготки с детского садика. Перерос я это, что ли.

Мне прощено за мою жизнь — мама дорогая! Я честно к себе отношусь и к бытию своему: если мне многое прощено, то какого фига я должен обвинять кого-то и как-то похабно относиться к этому миру! Какое право моральное? Но я верю, что добрыми делами я не оправдаюсь. Поэтому ты делай кротко. Кротко твори добро.
Мы вышли из дома ночного пребывания, сели в фургон и отвезли Алексея и Яну по домам. За рулем был Эдуард — коренной калининградец тридцати двух лет, христианин, официально безработный.
Made on
Tilda