Репортаж «7х7»
Тень шахтера
Как жители Инты восприняли сообщение о закрытии единственной в городе работающей шахты
В начале июля 2018 года совет директоров акционерного общества «Интауголь» после согласования с правительством Коми принял решение о закрытии предприятия и сокращении 1200 человек, то есть — почти каждого двадцатого жителя города. Журналисты «7х7» Игорь Соколов и Кирилл Шучалин отправились в Инту, чтобы поговорить с людьми о том, как они восприняли сообщение о ликвидации градообразующего предприятия.
Уволенным горнякам предложили работу в «Воркутаугле» и на других предприятиях «Северстали». Некоторые уже согласились, но большинство останется в Инте — у них нет возможности переехать в другой город или регион. За два дня жизни в Инте корреспонденты встретились как с оптимистами, которые уверены, что с городом ничего не случится, так и с пессимистами, считающими, что без шахты Инта зачахнет и превратится в небольшой поселок. Многие из собеседников — чиновники, сотрудники муниципальных учреждений, предприниматели, рабочие — просили не называть их имен. Они боятся, что из-за огласки потеряют работу, должность или бизнес.
Часть 1
На Инту
Житель села Петрунь Иван Сорвачёв отправляет угли в Москву, Инта становится золотым сердцем Коми, а фотограф Кирилл снимает нечто особенное
В саму Инту поезд не приезжает — вокзал расположен в поселке Верхняя Инта в 12 километрах от города. Когда решили строить железную дорогу, никто не знал, где в этой местности выходят угольные пласты, а прокладывать трассу поверх будущего месторождения было небезопасно. Поэтому и решили отодвинуть дорогу подальше. Позже выяснилось, что пласты выходят в районе поселка Южный, который расположен значительно ближе к городу. Таким образом, вокзал мог находиться ближе, и таксисты бы не брали за поездку в одну сторону 350 рублей — почти в десять раз больше, чем стоит билет на рейсовом автобусе №101.

Автобус ездит по расписанию, частично его график согласуется с прибытием и отправлением поездов. Дорога из Верхней Инты до города занимает не больше получаса. Мы с фотографом Кириллом едем среди сплошного ивняка, за которым ничего невозможно разглядеть, только иногда мелькают какие-то далекие трубы и строения промышленного назначения. Кирилл высматривает шахту «Интинскую» — мы знаем, что она где-то недалеко от города. В какой-то момент среди тонких стволов кустарника показывается характерное строение — железная конструкция со звездой на вершине. Кирилл делает первые кадры и улыбается — он чувствует, что сфотографировал что-то важное. Вот только это была совсем не та шахта.
В поисках угля
У остановки возле ТЭЦ есть памятная табличка. На ней написано, что первооткрывателем интинских углей был житель местного села Петрунь Иван Сорвачёв. В 1910 году он обнаружил выход угля на реке Большой Инте, в 1912 году эти угли изучил геолог Матафин, а в 1915-м первая коллекция интинских углей попала в Геологический музей Академии наук. Несмотря на то, что никакие отчеты Сорвачёв не писал, а лишь отправлял посылки с углем в Москву, именно его в Инте считают первооткрывателем залежей угля. Эту патриотичную версию продвигает городской краеведческий музей.
Некоторые ученые и краеведы считают первооткрывателем Андрея Журавского, который во время экспедиции 1904 года в Коми крае занимался геологическими изысканиями и нашел выходы бурого угля. Эти данные позволили геологу Феодосию Чернышёву теоретически вычислить, что на территории Коми есть большое месторождение угля. Но по официальной версии первооткрывателем считается геолог Александр Чернов, который в 1924 году впервые сформулировал идею о том, что на севере Коми края есть огромный угольный бассейн. Понятно, что к тому моменту уже многие предполагали и даже знали о месторождении. Чернов фактически приехал на все готовое, официально все подтвердил и зафиксировал в отчетах.

Освоение Интинского угольного месторождения неразрывно связано с репрессированными. С 1931 года в этом районе находилась командировка Ухтпечлага, заключенные занимались бурением и разведкой угольных запасов. В 1938 году Ухтпечлаг развалился, образовался Воркутлаг или Воркутстрой, а командировка на реке Большой Инте стала называться Рудник. В 1938–1940 годах уже было известно, что тут есть большие запасы энергетического угля. Воркутстрой решил заложить первые три экспериментальные шахты, чтобы узнать, где именно располагаются угольные пласты. Выяснилось, что их 11 и простираются они на сотни километров, напоминая тарелку.

Первую настоящую шахту заложили в 1941 году. Она называлась «Пионер». И закрылась она первой — в 1982-м. Разработку нижних пластов под «Пионером» продолжила шахта «Глубокая», она просуществовала до 1998 года. В 2004–2007 годах закрылись шахты «Западная», «Капитальная» и «Восточная». Осталась единственная работающая шахта — «Интинская». С ее ликвидацией в 2018-м история угольной промышленности в Инте закончилась.
Подгорное племя
Возле «Интинской» в начале 2010-х установили двух гномов, которые должны были символизировать труд подземных рабочих. Через год еще одна метровая скульптура появилась возле администрации города. Позже фэнтезийные персонажи расположились рядом с пешеходной улицей.
Шахта — важный символ Инты. Изображение башни (копра) со звездой на шпиле встречается повсеместно: в облицовке зданий, в небольших архитектурных формах, в полиграфии.

Даже на официальном символе города изображена шахта, что является нарушением геральдических норм. Поэтому у города нет утвержденного герба — только эмблема. Раньше, рассказывает местный краевед, звезды на шахтах загорались, когда горняки досрочно выполняли годовой план по добыче. Как только государственный план выполняли все шахты, загоралась звезда на водонапорной башне — главном архитектурном символе города. По словам краеведа, это происходило в декабре, и люди всегда этому радовались.
Расцвет Инты приходится на 1970-е — тогда здесь было примерно 70 тысяч жителей. В течение полутора десятков лет до этого город интенсивно застраивался: появлялись новые жилые кварталы, широкие улицы, школы, спортивные сооружения и производства. После перестройки начался массовый отток населения из-за закрытия предприятий, и людей на сегодня осталось примерно 26 тысяч.

В начале 2010-х в Инте появились не только гномы. Вся страна тогда занималась брендированием, поэтому по поручению бывшего мэра города Павла Смирнова в городе стали думать над собственным брендом. К тому моменту Воркута уже была «столицей мира», Усинск — «нефтяной столицей Коми», Ухта — «жемчужиной Севера» (но местные власти начали продвигать идею, что Ухта — «родина российской нефти»), Печора стала «душой республики». А вот Инта была никакой. Мэрия организовала конкурс и собрала около 80 интересных и даже смешных фраз (например, «Инта — девочка с большим сердцем»). Но победил слоган «Инта — золотое сердце Коми». Этот вариант предложил коллектив газеты «Красное знамя Севера» из Сыктывкара (спустя годы во время судебного процесса обвиненный во взятках Смирнов признался, что лично платил главному редактору газеты за создание положительного имиджа о себе и о городе).

По словам организаторов, выбор этой фразы был оправдан: на территории муниципалитета собирались добывать золото, к тому же всем интинцам присуща такая ментальная черта, как сердечность. Бренд утвердили, и мэрия стала активно его продвигать: появились сердечная надпись на арке, сердечные статьи в местной и республиканской прессе, арт-объект в виде сердца. По словам краеведа, горожане шутили и высмеивали эту фразу. И действительно — в ней было слишком мало правды и слишком много политического пиара. Но официально от него никто не отказался.
Часть 2
Уютный город
Интинец Михаил страдает, а журналисты посещают мэрию и узнают, почему мэра города прозвали Ликвидатором
— Людям работать негде, б***. Вот честное слово. У меня ребята все спились. Я сам шахтер бывший. На «Западной», на «Интинской», на «Восточной» — на всех шахтах проработал. Я шахтер четвертого разряда, электрослесарь подземный. Я в 45 лет на пенсию вышел. Пять лет уже отдыхаю. Я в 1968-м, в год Обезьяны [родился], — отрывисто говорит Михаил. Он сидит на крыльце возле прачечной, которая расположена в подвале жилого дома.
Мужчина выглядит неопрятно и, видимо, планово мучается похмельем. Рядом с ним в фартуке стоит владелица прачечной Ольга. Михаил спрашивает, откуда мы приехали.

— Из Сыктывкара.

— Как тетя Ирина наша поживает? А как дядя Миша? Держит консерваторию?

— Герцман? — переспрашивает его фотограф Кирилл.

— Герцман! У меня сестра держит Ижемский дом у вас в Усть-Сысольске. Она сама с Ижмы. У меня знаешь что? Дядя Вася Рочев — это мой родственник. Валера Леонтьев — тоже мой родственник. Ухта, б**, две трубы и посередине Ленин. В Сосногорске есть учебка железнодорожная. А вокзал там отремонтировали?

— Нет еще. В Княжпогосте сделали.

— Я холостой. Менты меня вчера о*** [избили]. Они покрасили свой дом в розовую пантеру. Видели ментов? Розовое здание у них. У меня ребята — афганцы. Федора Федоровича знаете? Директора дворца спорта? Это мой тренер по спорту, — Михаил продолжает сыпать именами, и оказывается, что он состоит в родственных связях и приятельских отношениях с бывшим мэром Инты Владимиром Вейгандтом, с «главным по связям в городе», с главврачом, с криминальными авторитетами, с богатыми соседями.

— Я очень пить хочу.

Ольга спускается в прачечную за стаканом воды.

— Я очень переживаю, — вернувшись, говорит Ольга по поводу закрытия «Интинской».

— Где люди будут работать? — спрашивает у нее Михаил, который снова стал произносить что-то осмысленное.

— Да, люди без работы, — вздыхает Ольга. — Спиваются.

— Семьи разводятся, — продолжает Михаил.

— Разводятся, а ведь алименты платить надо. И нечем платить, — поддакивает Ольга. — Переживаю. А город мне очень нравится — чистенький.

— Уютный, — подсказывает Михаил.

— Компактный, спортивный, — перечисляет Ольга.

— Майне муд из зе бест он шорст бруденвальд, — с Михаилом опять что-то стало.

— Здесь очень хорошо, а так бы давно уехала. Тихий, спокойный городочек. Самый чистый в Коми. Тут люди очень хорошие, добродушные. Я с клиентами работаю уже 20 лет — люди очень нравятся. Даже жалко уезжать. Добрый день, лапочка, — вдруг восклицает Ольга, увидев приехавшую на такси клиентку.

Уехать Ольга не сможет. В очереди на переселение она «шесть тысяч какая-то», а 200 тысяч рублей от продажи своей интинской квартиры не хватит ей ни на переезд, ни на покупку нового жилья (недвижимость в Инте была одной из самых дешевых в регионе, а после сообщения о закрытии последней шахты цены еще снизились).

— Я девчонкой сюда приехала. Мне было 22 года, после института, как молодой специалист. Просто эта тундра засосала здесь. И уезжать некуда. А раньше такой город был! Сейчас люди все боятся говорить. Боятся лишиться работы. Как и я боюсь. Боюсь остаться на улице. А оно так и будет! На каждом углу пивнушки. Аптеки и пивнушки — самое то, что нам надо: выпил — плохо, голова болит, пошел в аптеку. И ждем еще скидки, чтобы от головы и давления купить. Никаких перспектив.
Надежда на продолжение
Рядом с прачечной находится двухэтажное кирпичное здание. Раньше здесь был садик, но из-за того, что детей в городе становится все меньше, дошкольное учреждение закрыли, а строение передали экологическому центру. В здании идет реконструкция — готовятся к переезду.

Когда мы разговариваем с Ольгой и Михаилом, к воротам бывшего садика подъезжает джип. Из него выходит директор станции юннатов Василий Петров. Его помощник открывает ворота, и мы вместе заходим на территорию будущего детского экоцентра. Михаил, арлекином круживший вокруг нас, сразу же направляется к сваленным в гору вещам: в куче виднеются старые парты, сломанные игрушки, мебель, стройматериалы, сантехника.
— Город потихонечку сокращается. Количество детей уменьшается, все уплотняется. Вот и здание освободилось. Чтобы не потерять, его передали нам. Тут очень много помещений, приспособлений. Практически все детские сады, что были закрыты, они сохранены. Кто его знает, может, завтра десант в город прибудет и придется сады опять открывать, — начинает рассказ Василий Петров.

— Какой десант? Детский? Военный? — не понимаю я.

Михаил садится перед большими счетами и передвигает костяшки из стороны в сторону. Похоже, у него что-то сходится.

— Город на сегодняшний день, скажем, один из самых лучших по инфраструктуре. Все у нас есть: школы есть, детские сады есть, спортивные залы, бассейны есть, три штуки: один специально для дошкольников, один коммерческий, другой бесплатный. Тут база есть. Насколько я понимаю, скоро газовики придут, — объясняет руководитель экологического центра.

В этот момент к нам подходит Михаил. В руках он держит зеркало.

— Вы знаете нашу самую главную? — встревает он в разговор. Возможно, он снова собрался перечислять неких знакомых ему людей, но на этот раз, видимо, начал с мэра Ларисы Титовец.

— Я тебя сейчас арестую, — говорит ему Василий Петров, показывая на находку мужчины.

— Почему? Оно валялось.

— Не валялось, а лежало аккуратно. Так, уходите.

Внутри здания — упорядоченный бардак: крашенные ночные горшки жмутся к стене, стопки книг возвышаются небоскребами посреди комнаты, раритетные советские игры в коробках готовятся стать мусором, коллекции минералов ждут переезда в другое место. В помещении уже идут работы — строители смонтировали стеллажи, на которых будут стоять клетки с грызунами. Встроенные шкафы заменят отсеки с птицами — ниши в стенах отлично для этого подходят. Заметно, что директор станции юннатов рад преобразованиям. Он стремится что-то создать, он гордится, что его экологический центр станет лучшим в Коми — хотя бы по количеству видов представленных животных, птиц и рептилий.

Василий Петров уверен, что с Интой ничего плохого не будет — город будет жить, несмотря на уплотнение, сокращение и ликвидацию предприятий.
Курс на оптимизацию
Ежегодно Инту покидают 700–800 человек. Неофициальные цифры оттока населения другие — больше. По словам интинца Николая, без создания новых рабочих мест перспектив у города нет.

— У нас школьники заканчивают школу и едут поступать в вузы. Получают специальность, в крупном городе живут, устраиваются там, женятся, выходят замуж, а сюда чтобы вернуться и работать, им нужны рабочие места, но их нет. И получается убыль. Кадровый голод существует.

Сокращение населения сказывается на всей социальной инфраструктуре.

— Люди уезжают. Один детский сад закрыли, детей перевели в другие. А потом подсчитали, что даже после перераспределения осталось 440 свободных мест. По той же причине закрыли школу №3. Она рассчитана на 400 человек, а училось в ней всего 67 детей, — рассказывает нам сотрудник администрации Инты.
По его словам, мэрия целенаправленно занимается сокращением расходов и оптимизацией муниципального фонда. Иначе город просто не сможет содержать пустующие объекты и полные штаты сотрудников. Но действия руководителя администрации Инты Ларисы Титовец одобряют не все, хотя логика в действиях мэрии есть.

«Ликвидатор» — так называет мэра работник одного из бюджетных учреждений.

— Поставили мэра, чтобы она все позакрывала? Она у нас очень административный человек. Все позакрывала. Это нерентабельно, то нерентабельно — все нерентабельно. А что тогда рентабельно? Нам, налогоплательщикам, содержать административный аппарат тоже нерентабельно. Но никто низы не слушает, — говорит работница «Интаугля» Любовь.

Закрываются не только садики и школа. Законсервирована районная коммунальная котельная. Люди боятся, что закроется птицефабрика. Интинцы пересказывают друг другу слухи, что закроется и хлебозавод.
Чистые труды
В 2016 году руководитель администрации Павел Смирнов объявил, что Инта будет претендовать на звание самого чистого города России. Он был инициатором дней чистоты, постоянных субботников и акций по благоустройству. Он же поручил уложить во дворах многоквартирных домов железобетонные плиты.

— Остановки сделал. Заслуга! Ограждение — тоже его детище, — показывает на ограду вдоль одной из дорог Дмитрий, который при Смирнове работал в сфере ЖКХ. — Что-то он сделал, не спорю. Но сколько при нем было коррупции... Например, все плиты, которые лежат во дворах. Плита стоила на заводе железобетонных изделий, если покупала организация, 30 тысяч рублей. На самом деле цена плиты была восемь тысяч. Вот с этих 30 тысяч пять [тысяч] рублей шло в карман.

Плиты укладывают во дворах и сейчас. В этом масштабном городском проекте эстетику победила практичность — территория действительно выглядит нереально чистой и просторной. В современной части города дворы практически не отличаются друг от друга: однотипные кирпичные дома, одинаковые рисунки на подъездах, прикрученные к стенам урны, оградки, скамейки, редкие прохожие.
В одном из дворов работник местной управляющей компании косил траву, остальные пятеро по традиции сидели на скамейке и курили. Когда Кирилл навел на них фотоаппарат, группа работников вспорхнула, как стая воробьев при виде кошки.

— Они не любят фотографироваться, — сказала подошедшая к нам женщина, хотя, скорее, они не любили фотографироваться неработающими. Отсутствие оранжевой жилетки выдавало в женщине бригадира.

— У вас очень чистый город, не в пример Сыктывкару, — начал беседу с ней Кирилл.

— Спасибо. Мы стараемся. Вот только что с бордюрами закончили. А видели, что мы сделали во дворе на Куратова, 19?

— Нет еще.

— Посмотрите обязательно. Красотища!

Все урны в городе выкрашены в яркий красный цвет. Город красных урн — так и хочется назвать Инту. И видно, что благоустройством тут занимаются целенаправленно, видимо, полагая, что комфорт отчасти снижает общий уровень депрессивности.
Людей на улицах мало. В будний солнечный день главную площадь пересекают единицы. С приступки памятника Ленину возле городской администрации прыгают, переворачиваясь в воздухе, подростки-паркурщики. На скамейках сидит несколько женщин с колясками. У палатки, где торгуют попкорном, никого нет. Стол для игры в пинг-понг и хоккейный короб выглядят чуждыми элементами. На карусели катается одна девочка. На надувном батуте прыгают двое детей. Вечером гуляющих больше, но все равно не покидает ощущение, что кого-то не хватает. И этих кого-то — очень много.

— Однажды осенью шли с мужем по главной улице, было уже около восьми вечера. А в домах половина окон была без света. То есть там никого нет, а должны были ужинать семьи, заниматься своими делами после работы. И понимаешь — людей ведь нет совсем. Это очень страшно, — рассказывает Надежда, в квартире которой мы остановились во время командировки.
Комариное царство и борщевик
Мы с Кириллом стоим на остановке в старой части города и разговариваем с местным жителем. Вокруг нас летают слепни, оводы и комары. Живности много: проводишь ладонью по руке, словно отвалом трактора сгружая верхний слой насекомых, а их место уже успели занять другие. Так и происходит общение — каждый, не переставая, бьет себя по лицу, плечам, шее, ногам. Кровососущих меньше не становится. Кое-кто из местных жителей говорит, что комаров стало больше из-за ивняка, врагом окружившего город и постепенно захватывающего все новые улицы и пустыри. Другие связывают это с глобальным потеплением. Действительно, климат меняется, и в окрестностях Инты ученые стали наблюдать животных и птиц, которых здесь никогда не было. Даже борщевик уже обосновался в Инте, но здесь он еще не вырастает до двух метров, выглядит рахитичным ребенком по сравнению с сыктывкарскими монстрами.

Василий Петров со станции юннатов рассказывает, что ценные полезные ископаемые в больших объемах образуются там, где есть подземное напряжение и складчатости. Инта находится как раз в таком месте, а небольшая низменность и выступ уральских гор с юга создают уникальные погодные условия.

— Например, в Воркуте дует ветер, но он до нас не доходит. Почему? Потому что он поднимается. Если бы летали на самолетах, обратили бы внимание на необычное явление: вся республика закрыта облаками, а к Инте приближаешься — Инта открыта. Или наоборот: вся республика открыта, а в Инте небо полностью забито облаками, — рассказывает он.

Проверить это нам не удалось: в этот день жарко и солнечно было по всей республике, а об уникальности места говорили только комары, которых не смущала жара.
Соседи по дому
В одном из дворов Кирилл фотографирует полуразобранную легковушку. В этот момент мы слышим, как кто-то стучит по стеклу — в окне первого этажа виднеется мужчина в майке с кухонным ножом в руке. Он ругается — явно недоволен действиями фотографа.

— Я сейчас выйду, — кричит незнакомец через открытую форточку.

— Выходите, — невозмутимо отвечает Кирилл.

— Давай лучше уйдем? Зачем связываться? — спрашиваю я фотографа. Еще неизвестно, чем закончится разговор с агрессивно настроенным мужчиной, который в качестве аргумента машет ножом.
Как только он появляется из подъезда, Кирилл сразу протягивает ему руку для приветствия и представляется. Конфликта больше нет.

Сергей работает птичником, но работа ему не нравится.

— У нас средняя зарплата 15 тысяч рублей. Раньше «северные» накидывались на премию, а теперь только на оклад. Они могут и так платить, и так платить. И как-то выскакивают средние по городу 22 тысячи. А так полная жопа. Ни черта у нас здесь нету. «Коммуналка» больше, чем в Москве и Питере. У меня на 97 квадратных метров уходит 7,5 тысячи. Очень тут плохо. Заработков нету. Долгов много. Так и можете в статье написать: нет денег на ремонт, — рассказывает он, показывая на полуразложившийся труп «жигулей».

К беседе присоединяется еще один Сергей. Он держит в руках связку ключей от своего автомобиля — собирается ехать в спортзал.
— Вот нам, пенсионерам, допустим, проблем нет никаких. Я получаю 19 тысяч. За квартиру отдаю 4–5 тысяч. Что мне одному? А вот Серега пенсию не получает. Работы нету, ничего нету, птичник копейки получает. А мне пофигу: работа есть, нету — мне все равно будут платить пенсию. Я не работаю уже 15 лет. Шахтером был. Пускай шахта закрывается. Пусть делают из города поселок, — с улыбкой произносит он.

Подходит еще один сосед. Денис работает на водоканале. Он тоже уверен, что Инта со временем потеряет статус города и станет поселком городского типа.

— Ситуация, мягко сказать, — жопа. Большие платежи как раз от шахты поступали, потому что шахта была основным потребителем водоканала. Здесь уже перспектив никаких нет. Несмотря на то, что администрация говорит, что всякие месторождения имеются — газ, нефть, алмазы, марганец. Я сомневаюсь, что что-то будет — на уровне слухов все.

Птичник Сергей просит у Дениса сигарету, тот отвечает: «А нету».
Часть 3
Шахта: деньги и люди
Предприниматель Юрий рассказывает о бизнесе в Инте, а шахтеры в курилке обсуждают перспективы «Интинской» и планы на жизнь
До шахты «Интинской» ездит автобус №3. Поездка длится минут 20, по пути пазик проезжает мимо пригородных поселков. Вечером на остановках вдоль разбитой дороги собирается молодежь, некоторые смелые подростки на велосипедах специально едут близко перед автобусом, объезжая множество ям и выбоин. Наверное, это такое местное развлечение.

Кирилл уверен, что в лучах вечернего солнца шахта должна выглядеть очень красиво. Автобус останавливается возле большого административного здания. Единственные, кто нас встречает, — собаки и портрет Путина на торце невысокого строения. Ни собаки, ни Путин не проявляют к нам никакого интереса.
Пока Кирилл фотографирует, я разговариваю с машинистом подъемной установки Любовью. Она не знает, добывают ли уголь сейчас, хотя ежедневно спускает и поднимает на поверхность людей и оборудование.

— В общем-то, все. Городу, наверное, хана. Конечно, все хотели, чтобы было все нормально. Пока был Смирнов, он тянул шахту. А сейчас все закрывают: садики закрывают, школу закрывают, предприятия закрывают. А где работать людям вообще? Если закроют, куда люди будут на работу уходить? Вот предполагают Воркуту, но не все же могут поехать в Воркуту. Это для молодежи. А пенсионеры куда? Не знаю даже, что делать.

Любови в этом году исполнится 63 года, она давно на пенсии, но продолжает работать. Ее стаж на «Интинской» — 37 лет, еще три года — на «Западной». В очереди на переселение она в 12-й тысяче и не верит, что когда-нибудь сможет получить сертификат.

— Разве можно так просто выкинуть с предприятия людей? Вот у меня ничего нигде нету — только квартира однокомнатная. Куда деваться? Можно было бы по переселению уехать, — говорит Любовь. — Обидно за предприятие. Столько лет на нем работаю. И все смываются. Добычин [Дмитрий Добычин, руководил «Интауглем» почти десять лет — до 2015-го] говорил: «Подниму лаву, дайте мне», грудь рвал. Запустил — и тут же уехал. И лава — все, сейчас закончится. Открыли новую, она нормальная. Но параллельно надо и другую лаву разрабатывать, а возможностей нет. У нас комбайн старый. Средств, чтобы купить новый, нет. Был комбайн. Оказывается, его в лизинг взяли. Я даже не знала, что это такое. Приехали и забрали те люди, которые занимались этим самым лизингом. Наверное, сейчас опять в лизинг взяли, чтобы 843-ю лаву запустить.

Она советует приехать на шахту утром, чтобы застать горняков после первой смены.
Энергетический уголь
Интинские шахты добывали энергетический уголь. Причем местный уголь был с большим содержанием серы и породы. Даже после горно-обогатительной фабрики из 100 килограммов угля останется 28 килограммов того, что не сгорит. Поэтому, в отличие от коксующегося воркутинского угля, интинский годится только в топку. Из Инты уголь поставляли по всей Коми, в Вологодскую, Архангельскую, Мурманскую и Ленинградскую области и даже в одно время в Финляндию и Венгрию.

После развала Советского Союза, где угольная промышленность была централизованной, стали работать законы рынка: покупатели стремились покупать уголь подешевле, а новые владельцы шахт — экономить на добыче и минимизировать затраты. Глава Кузбасса Аман Тулеев еще при Ельцине смог добиться, чтобы транспортировка его угля по железной дороге была льготной. Республика Коми таких преференций от РЖД не получила. И если воркутинские шахты смогли выдержать конкуренцию за счет качественной продукции, то для Инты это стало большой проблемой.

«Интинская» — это шахта-лава. То есть предприятие разрабатывает одну лаву, что создает производственные риски. Если есть всего один комплект оборудования, то невозможно одновременно добывать уголь в одной лаве и разрабатывать следующую. Отсюда и возникают неизбежные простои. В холдингах или объединениях шахт-лав работа построена по-другому: пока одни горнорабочие рубят пласт, другие готовят следующую лаву.

Именно под местный уголь были заточены Интинская ТЭЦ и муниципальные котельные. Котлы, толщина трубок, их размеры, количество трубок в котлах — все было рассчитано под температуру горения интинского угля. Интинский уголь использовала и Череповецкая ГРЭС.
Логика закрытия
Почти 70% добываемого угля на «Интинской» было марки ДСШ (так называемый отсев, то есть мелкая, как пыль, быстро сгорающая фракция). В 2018 году себестоимость добычи одной тонны угля на «Интинской» составляла 970 рублей, а Череповецкая ГРЭС покупала ее за 570 рублей, то есть каждая добытая тонна приносила шахте 400 рублей убытка. Фактически предприятие копило долги, которые покрывались за счет государственной Корпорации развития Республики Коми. Если бы шахта продолжила работать в прежнем режиме, то до конца года минимальный объем убытков составил бы 480 миллионов рублей. Поэтому совет директоров принял решение закрыть предприятие и сократить всех работников.

— Такие решения случайно не принимаются. Очевидно, оно было выношено, даже прогнозируемо. Планово убыточный процесс не мог быть невидимым. Шахта стабильно показывала миллиард рублей убытков в год, и не надо быть великим экономистом, чтобы это видеть, — говорит сотрудник администрации Инты. — И когда пакет акций стоимостью 1,2 миллиарда не смогли продать за 450 миллионов, никакого другого решения быть не могло.

Полученные в декабре 2017 года 1,2 миллиарда рублей из федерального резервного фонда пошли на погашение долгов перед работниками и на запуск 843-й лавы. Весь прошлый год республиканские чиновники говорили, что ищут инвестора, который бы вложил в шахту пять миллиардов рублей и смог бы вывести на нулевую окупаемость при добыче как минимум трех миллионов тонн в год.

— Понятно, что выставлять на продажу мертвую шахту и искать инвестора для простаивающего предприятия было нереально. Поэтому и запустили новую лаву — показать, что перспективы у «Интаугля» есть. Но не получилось, — продолжает работник мэрии. — С точки зрения экономики решение о закрытии логичное. А правильное или неправильное оно — это уже другой вопрос.

По словам бывшего шахтера, знакомого с ситуацией в угольной отрасли, теоретически шахта «Интинская» могла бы продолжить работать — в планах была разработка следующей, 844-й лавы. Балансовые запасы «Интаугля» оцениваются в 280 миллионов тонн, промышленные — еще примерно в 200 миллионов.

В проекте существует и следующая шахта — Чернореченская, которая в перспективе могла бесперебойно добывать уголь еще пару десятков лет. Вот только перевод котельных и электростанций на газ существенно снизили спрос на энергетический уголь с Севера.

— Почему закрыли именно сейчас? Потому что именно сейчас резко возросли риски и динамика резко ухудшилась. Чтобы ситуация не стала катастрофической по долгам, и было принято решение. Тут не может быть удачного времени. Тут может быть любое время, на самом деле. Мы надеемся, что город сможет выдержать эту ситуацию и в ближайшее время получить ясные перспективы развития, — считает представитель оперативного штаба Иван Косторнов.
Цепочка падения
В 2017-м шахта простаивала почти полгода, и город сразу это ощутил.

— Как только шахту заштормило и начались перебои с выплатами, в первую очередь это почувствовал городской бюджет, потому что перестал поступать налог на доходы физических лиц в прежних объемах. Сократились взносы в фонды. Наложите на это низкую собираемость платежей за жилищно-коммунальные услуги, прекратившиеся выплаты алиментов — город тогда сильно просел, — говорит сотрудник мэрии. — Даже когда в декабре прошлого года людям выплатили зарплату и стали платить стабильно, выручка ни у кого из коммерсантов особо не выросла. Коммунальщики вам скажут, что платежи за «коммуналку» не выросли. Я знаю одну семью, которая вместо того, чтобы погасить задолженность, купила автомобиль. Люди ждут неизбежного и не хотят платить по счетам.

Приостановка «Интаугля» сказалась и на других предприятиях. Теплоснабжающие организации поняли, что теперь уголь придется завозить. Если интинский стоил 1,5 тысячи за тонну, то привозной — 3–4 тысячи. Интинской ТЭЦ пришлось перестраиваться. У нее никогда не было склада — уголь привозили вагонами, разгружали и отправляли в топку. А теперь понадобился неснижаемый запас в 10 тысяч тонн — оборудовали специальную площадку. Небольшим котельным пришлось тяжелее всего, поэтому республиканская комиссия по ликвидации чрезвычайных ситуаций в конце 2017 года постановила выделить Инте из резервного фонда около 38 миллионов рублей — только чтобы маленькие котельные не встали посреди зимы из-за подорожавшего топлива.

Специалисты в мэрии прогнозируют, что такая ситуация может повториться и в этом году, потому что все тарифы уже утверждены и менять их никто не будет — по сути, республика будет компенсировать расходы теплоснабжающих организаций Инты.

Постоянными неплатежами «Интауголь» наносил ущерб не только тепловым компаниям. Для разделения угля на фракции предприятию нужно много воды, поэтому «Интауголь» был основным потребителем «Водоканала», и ликвидация шахты неминуемо приведет к сокращению работников и на этом коммунальном предприятии.

Несмотря на то, что «Капитальную» давно закрыли, эксплуатационный копер остался, и сейчас это сооружение — самое высокое в городе, более 90 метров. Именно в «Капитальной» откачивают воду из-под земли, чтобы она не затопила другие шахты. Ликвидация «Интаугля» приведет к тому, что откачивать воду перестанет иметь смысл — вода естественным образом затопит «Западную», «Глубокую», саму «Капитальную» и, конечно же, «Интинскую».

При этом и в мэрии, и в оперативном ситуационном штабе, который решает вопросы по ликвидации «Интаугля», уверены, что зависимость города от единственной шахты преувеличена, и Инта будет существовать, как и прежде.

— Город — это же не сарай, чтобы замок повесить, — метафорично заявляет интинец Николай.
Сфера услуг
Кафе, в котором мы сидим с работницей муниципального учреждения, открылось полгода назад. Через дорогу от него недавно начало работать бистро. Женщина удивляется, что в городе, где все закрывается, появляются новые забегаловки. Кирилл говорит, что это некий закон экономики: чем сложнее и критичнее ситуация в стране или городе, тем больше появляется пабов, где продается алкоголь, и заведений, где готовят еду. Я возражаю: там, где у людей проблемы с деньгами, бизнес-идея по открытию еще одного бара выглядит глупостью. Относительно платежеспособны в Инте только пенсионеры и бюджетники, да и то не все.

— Вы не думайте, что после поднятия МРОТ все стали много получать. Радовались только те бюджетники, у которых федеральное финансирование. МРОТ-то подняли, майские указы исполняют. Но на самом деле людей переводят на полставки, на 0,3 ставки, на 0,2 ставки. Это везде так. По образованию танком прошлись, сокращения идут и идут, людей выпихивают и выпинывают под любым предлогом. И в медицине то же самое. Причем на официальном уровне этого не говорится, к главврачу, к директору подойди — они ничего не скажут.

— У города отсутствует какая-либо логика развития. Все знали, что шахте придет кирдык, но при этом строится огромное здание торгового центра — кто туда ходить-то будет? — удивляется собеседница.

По ее словам, население разделилось на две части — оптимистов и пессимистов. Первые говорят, что ничего страшного не произошло, вторые прогнозируют, что сначала Инта станет поселком, а потом и вовсе сожмется до деревни.

— Ликвидация «Интаугля» была закономерной. Об этом было известно еще в ноябре 2017 года — до того, как пообещали федеральные деньги. Уже шли разговоры, что это ненадолго, что все быстро закончится. Но все же люди неспокойно перенесли это сообщение — всех поставили перед таким сложным выбором: либо ехать куда-то работать, либо сидеть полгода на пособие. Это тоже сложно. У нас и так женщины занимают низкооплачиваемые должности, поэтому муж в семье — единственный кормилец. Многие надеялись на программу переселения, и сейчас люди стали понимать, что ее фактически нет, что она не работает. Конечно, у некоторых есть запасные варианты — переехать. Они более спокойны. Но таких немного, — говорит женщина.

Она считает, что закрытие «Интаугля» постепенно отразится на всех сферах жизни города, но тут же делает оговорку, что в последние годы предприятие на экономику Инты особо и не влияло.

— Люди уже не верят ни местной, ни республиканской, ни федеральной власти. Но протестовать и тем более устраивать какие-то акции никто не будет. Сейчас основной протест — в интернете. Почитайте местные паблики. А идешь по городу — спокойно, инфантильно. Как будто ничего и не случилось.

С предпринимателем Юрием мы встречаемся у него в офисе. Он говорит, что пережил трех или четырех мэров, но недавно ему пришлось закрыть две точки, осталась только одна.

— Я такой же, как и все, житель. Да, переживаю. Да, не нравится. Да, не знаю, чем это закончится. Да, это плохо. Но я не влияю на ситуацию. Какую-то информацию из интернета получаю, какую-то — из телевизора. Я переживаю, потому что ко мне как к предпринимателю меньше народу будет приходить. Все ужимается и ужимается. Плюс непонимание администрации — как будто не на развитие работают, а как будто как-то вот так… — неопределенно заканчивает он фразу.

По его мнению, никаких точек роста у местной экономики нет. Наоборот, пока что все закрывается — садик, птицефабрика, школа, шахта.

— Нет спроса и нет желания что-то развивать. Потому что во что это вливать? Я предприниматель. Я живу людьми, доходом. И чем больше магазинчиков, тем комфортнее жить в нашем городе. Я коренной интинец, я хочу здесь жить и работать. Но с трудом получается. Хотя надежда умирает последней. Я еще потерплю. И буду прыгать в последний вагон. Вот если бы мне было 20–25 лет, рюкзак собрал — о, ждите, буду.
Свободный доступ
В разгар рабочего дня предприятие не выглядит работающим: нет характерного для промышленных гигантов грохота, гула и шума, нет дымящих труб и работающих конвейеров, видимость активного трафика создает одинокий трактор. Людей возле административного здания «Интаугля» тоже немного. Из приезжающего автобуса выходит несколько человек, проходят парковку с десятком автомобилей и скрываются за массивными дверями. Из двери сбоку выходит мужчина с бумажками и заходит в расположенный рядом ангар. Оттуда появляется другой мужчина, в руках у него тоже какие-то листы. На шахтеров они совсем не похожи. Где тысячи работников, ждущих увольнения, — неизвестно.

Территория предприятия ничем не огорожена — можно спокойно прогуляться по направлению к обогатительной фабрике, зайти за главный корпус, где собираются горняки, чтобы спуститься под землю, заглянуть в распахнутые двери ангаров и других производственных объектов. Запрещающих табличек нигде нет — посторонним вход воспрещен только в некоторые сооружения.

Везде ржавчина, облупленная краска, ветхость и грязь, под палящим солнцем временно мимикрирующая под пыль — все это создает картину тотального упадка.

На входе в главное здание нет ни вахтеров, ни турникетов. О пропускной системе тут тоже ничего, видимо, не знают.

— Если у вас есть с собой фонарик и каска, то можно и в шахту спуститься — вас никто не остановит и ничего не спросит, — описал систему безопасности на предприятии знакомый с ситуацией работник.
Оптимист
Людмила Синкевич — мастер участка административно-бытового комбината, она отвечает за все здания административного назначения. Она уверена, что закрытие шахты сильно не скажется на Инте — город как жил, так и будет жить.

— Я уроженка этого города, я люблю его. И 1200 человек, которых сокращают, — мне кажется, ничего страшного. Город переживет. Кто-то придет, кто-то будет работать: у нас такие залежи сумасшедшие. Марганец тот же.
По ее словам, развал начался еще с 1990-х годов. Когда все говорили, что шахте кранты, она отвечала коллегам, что предприятие продержится еще 20 лет. И пять лет назад она всем говорила, что крайний срок — 2019 год. Так и случилось. Она переживает, что хороших специалистов не осталось — разбежались. А на их место пришла молодежь без опыта и навыков, которую надо учить. Но базы для этого нет: раньше был учебный комбинат, где готовили специалистов, но потом его закрыли.

— Ну, приходит пацан 20-летний, естественно, он не знает, как и что. А у нас в основном мужики рукастые, головастые — они из ничего сделают конфетку. Это же со временем приходит. Жаль, старики ушли, — продолжает Людмила. — Все прекрасно знали, что так будет. Предприятие действительно было убыточным. Ну что тут сделаешь? Не будет же кто-то себе в убыток работать. В газетах читаю: себестоимость такая, продаем дешевле, себе в убыток. Ну зачем? Я же не куплю рваное платье за три тысячи, чтобы потом его латать? Это естественно. Я работаю на шахте 27 лет. Мне, конечно, жалко. Свой труд жалко.

Людмила честно признается, что оптимистка. В ее версии жизни садики не закрывают, а укомплектовывают, штаты работников не сокращают, а относятся к экономике предприятия по-хозяйски.

— Конечно, всякие разговоры. Негативно все настроены. Есть некоторые, которые все подзуживают, подзуживают. Я терпеть это не могу. Скажи прямо, выскажи свое мнение: в газете, в интернете. А исподтишка — ерунда все это. Все же хотят переселиться в южные регионы, все ожидают денег. У нас же как: дай, дай, дай. Но большинство людей, которые разбираются в ситуации, понимают, что все правильно сделано. Даже если я не буду работать — я пенсионерка, — то займусь общественной работой: буду туда бегать, займусь спортом, буду везде участвовать. Я считаю, что можно жить.

Людмила говорит, что при Титовец республиканских и федеральных денег городу стали выделять значительно больше, нежели при Смирнове.

— Я не хочу ничего плохого сказать ни о Смирнове, ни о Титовец. Тот хозяин был, да, может, он многое не понимал, может, где-то неграмотен был. А Лариса Владимировна гораздо грамотнее его. Он рубил с плеча. Рубаха-парень был. При нем все делалось, и при Титовец все делается.
Экскурсия
Внутри главного здания чисто и прибрано — везде встречаются женщины, которые моют полы, подоконники и стены. Судя по всему, этот процесс перманентный и никогда не заканчивается.

На втором этаже попадаешь в своеобразный атриум. Этот зал с множеством открытых дверей, из которых входят и выходят люди, — памятник советской конторе. Как будто бы переносишься в середину 1970-х годов. Кирилл поражен этим диссонансом: он представляет, как горняки поднимаются из тесной шахты и вдруг оказываются внутри просторного помещения с недосягаемым потолком, заполненным проникающим через верхние окна светом.

Нас сопровождает женщина средних лет, которая не стала называть своего имени. Она, как и многие, сожалеет о закрытии предприятия, в зале которого когда-то вступала в пионеры. Она показывает, где шахтеры переодеваются, где моются после смены, где сидят и курят. В помещении, где висит рабочая одежда, был пожар из-за обогревателя, после чего сделали ремонт. Результаты ремонта незаметны — везде старая плитка, крашенные в унылые цвета стены, протертые полы, полумрак в углах, который не способен вытравить солнечный свет, проникающий сквозь распахнутые створки окон.

Она до сих пор считает Смирнова хорошим руководителем, который всегда за шахту переживал, и тихо оправдывает его: что деньги ему подложили, да и сумма была небольшой. При нем никогда такого не было, чтобы зарплату работники «Интаугля» не получали, даже во времена кризиса. Женщина с недоверием относится к Титовец, которая «только концертами и занимается», и плохо отзывается о главе республики Сергее Гапликове, который однажды на каком-то городском мероприятии огрызнулся на вопрос про шахтерские деньги.
В курилке
В курилке на втором этаже стоят две массивные деревянные скамейки — такие были в советских парках. На них постоянно кто-то сидит: одни курят после бани, другие ждут наряда. Когда спрашиваю про закрытие «Интаугля», некоторые отмалчиваются — ничего не хотят отвечать.

— Слава богу, что закрывают. Уже 35 лет работаю. Я в шахту уже не хожу, на поверхности работаю. Шахта — помойка, — говорит один.

— Как предприятие может быть градообразующим, если все вокруг получают деньги, а нам ни копейки не платили? Почти год не получали ничего. И город пережил это. Ничего не вкладывалось, оборудование старое, — добавляет другой.

— У нас в городе 60–70% — пенсионеры. Им все равно, что будет. У многих дети есть в средней полосе, они помогут или заберут родных к себе. Город полностью не закроется, но жопа будет. Никакой определенности, — рассказывает Денис.
Он с 2014 года работает проходчиком. Устроился на шахту сразу после армии. Сейчас Денис думает, что делать дальше. Вариантов немного: ехать в Воркуту, либо вахтовиком на другие предприятия, либо переучиваться на охранника, стропальщика или сварщика.

Горнорабочий Омар считает, что никто в городе за судьбу не переживает. Он говорит, что некая инициативная группа уже готовит обращение к президенту Путину — в прошлом году, по его словам, это помогло, предприятию выделили 1,2 миллиарда рублей. Возможно, и в этот раз что-то получится.

— Шахта может еще работать и работать. А предлагают Воркуту. Кто нас там ждет-то? А они подумали о людях, которые тут живут? Про семьи? Так семьи и разваливаются: родные здесь, а мужик там работает. Месяцами. Как он будет ездить? На выходных, что ли? Это тоже авантюра — чтобы ехать туда. Там такие медицинские комиссии — как на прием в космонавты. Может, в первый год и пройдешь. А потом не возьмут, — рассказывает он. Омар уже на пенсии, но не уверен, что сможет прожить на нее. Он пока не принял решения, что делать дальше.

Горнорабочий Виталий добавляет, что ликвидация шахты приведет к закрытию других предприятий и сокращению людей. И из-за этого многие из Инты уедут.

— Все записываются в Воркуту, куда-то еще. Хорошо, что эту работу предложили. Но здесь будет устроиться куда-то нереально. Мои личные ощущения, да и по разговору с другими: все ожидают, что этому городу будет кирдык, — заключает он.

Им осталось работать всего пару дней — в середине июля шахта прекратила добывать уголь.
Часть 4
Перспективы
Территория опережающего развития, иностранные инвесторы и переезд в Воркуту
По данным оперативного штаба, более 1,1 тысячи работников «Интаугля» уже получили уведомления о сокращении. Процесс высвобождения персонала продлится до 9 октября, после чего начнутся работы по консервации шахты. Ликвидационными мероприятиями будет заниматься небольшая группа прежних специалистов.

Работникам предприятия предложили 1,5 тысячи вакансий. Горнякам предлагают переехать в Воркуту или в другие города, где есть подразделения «Северстали», в Якутию, где можно устроиться на угледобывающую компанию «Колмар», в Белгородскую область. С дальнейшей карьерой определились пока 159 человек, заполнив анкеты и написав заявления. Из них 89 собираются работать в «Воркутаугле» и «Северной алмазной компании», восемь — на Яковлевском горно-обогатительном комбинате в Белгородской области, семь — в интинском отделе МВД, три — в добывающей компании «Боксит Тимана», один — в «СУЭК-Кузбасс». Еще 51 человек планирует найти работу в Инте, других городах Коми или уехать в среднюю полосу России.

— Это каждый раз личная стратегия, личная траектория. Люди разные мнения выражают. «Воркутауголь» — только один из сценариев. Кто-то хочет в другое место переместиться, в другой субъект России, но по тому же профилю. Кто-то просто хочет переехать, ищет другую работу. Кто-то хочет остаться в Инте. Кто-то готов остаться в республике. Сейчас Министерство труда, занятости и социальной защиты Коми прорабатывает все заявки, — говорит Иван Косторнов.

По его словам, на «Воркутаугле» удастся трудоустроить 300 человек — на такое минимальное количество ориентируются в оперативном штабе, но там уверены, что смогут помочь большему числу людей. Предприятие и республика обещают, что всем желающим сменить город помогут решить вопросы с переездом и жильем.

В этом году Инта планирует получить статус территории опережающего социально-экономического развития (ТОСЭР). В правительстве Коми и мэрии надеются, что это поможет привлечь инвестиции в экономику города. В проекте социально-экономического развития Коми до 2035 года говорится, что в Интинском районе можно добывать и перерабатывать газ, перерабатывать уголь в жидкое топливо, производить марганцевые сплавы, плавленые фосфаты, открыть асфальтобетонный завод, диетический центр Севера, создать птицеводческий комплекс, мясомолочную фермы, цех по глубокой переработке мяса.

Чиновники рассчитывают, что по федеральному проекту Северного широтного хода в 2019–2022 годах в Инте появится транспортный хаб, что даст примерно 700 новых рабочих мест.

Не отказываются и от идеи добычи золота на месторождении Чудное, территория которого является частью национального парка «Югыд ва». Этот проект активно продвигал предыдущий мэр Павел Смирнов, но столкнулся с противодействием экологов.

— В тех местах добывали золото еще в 1970–1980-х, после этого там остался лунный ландшафт — огромные площади перекопанной земли. И эта территория специально была включена в нацпарк, чтобы другие не позарились. Оставили для лучших времен. Смирнов хотел выделить эти участки из нацпарка и отдать «Югыд ва» участки в два-три раза крупнее в другом месте, чтобы начать добычу золота и горного хрусталя. Но не получилось — суд запретил. А там ведь целая гора золота, на 500 метров в глубину. Запасы до сих пор не разведаны до конца, — рассказывает местный краевед.

Он считает, что можно расширить и добычу горного хрусталя. Активно этим занимались в советское время. В Инте рассказывают, что именно из интинского хрусталя были сделаны иллюминаторы в корабле, на котором полетел Юрий Гагарин. Интинское месторождение кварца, считает краевед, — одно из лучших в мире.

По словам директора станции юннатов Василия Петрова, сейчас все делают ставку на нефть и газ, а уголь отходит на второй план. Но сжигание угля, по его мнению, — преступление, потому что из него можно делать больше, чем делается из нефти.

— Если по нефти начали с переработки, это было важнее добычи. То уголь начинался с чего? Самое главное в угле — добыть его, а не переработать. Поэтому если бы здесь поставили пару перерабатывающих установок, то генеральные директора шахт просто бы повесились — они бы не допустили этого. Вся химическая промышленность сидит на угле. Но чем займется правительство? Оно сейчас занимается газом и нефтью, потому что там проще сразу получить деньги, — поясняет он.

Василий Петров уверен, что с угольной промышленностью в Инте не покончено. На это надеются и другие наши собеседники. По словам одного из работников администрации города, «Интинскую», конечно, законсервируют, и грунтовые воды затопят шахту, но когда придет новый инвестор, возможно даже иностранный, он построит новую шахту и возобновит добычу интинских углей.
Вы также можете послушать подкаст о том, как был написан этот репортаж.

В записи принимали участие авторы репортажа журналист Игорь Соколов, фотокорреспондент Кирилл Шучалин и редакторы Елена Баякина и Максим Поляков.
О жизни Инты и закрытии последней шахты
Подкаст «7х7»
Оставить комментарии к материалу вы можете здесь.
Made on
Tilda