«Мы подрядчики. С нами справиться легче»
Репортаж «7х7» из Воркуты о горняках-вахтовиках
Максим Поляков
Максим Поляков
Компания «Воркутауголь» больше пяти лет привлекает к работе на своих объектах шахтеров из других городов. Они приезжают в Коми на вахту: два месяца в Воркуте — месяц дома. Раньше поиском гастарбайтеров занималось несколько фирм, но сейчас крупный «игрок» остался только один — «Северная алмазная компания», которая подыскивает для «Воркутаугля» вахтовиков. В ее штате есть горняки из Кузбасса, Бурятии, Донецкой и Луганской областей Украины. В Воркуте они живут на съемных квартирах и в общежитии, больше похожем на детский лагерь или хостел.
Общественники и некоторые члены профсоюза уверены, что «Северная алмазная компания» — это фирма-прокладка, благодаря которой «Воркутауголь» экономит (платит гораздо меньше отчислений в Фонд социального страхования), сохраняет на предприятии тех работников, которые перестали соответствовать корпоративным требованиям «Северстали» (они вне штата «Воркутаугля» продолжают работать на ее объектах), да и просто получает гораздо более зависимых лояльных людей, которые вряд ли пойдут жаловаться.
Через несколько недель после взрывов на шахте «Северная» в феврале 2016 года «Северная алмазная компания» в течение дня расторгла договоры со своими работниками и отправила их домой. Однако через несколько месяцев снова пригласила на работу в Воркуту.
Кому принадлежит «Северная алмазная компания» и кому выгодно привозить в Воркуту горняков-гастарбайтеров? Ответы на эти вопросы искал журналист «7х7» Максим Поляков.
Общественники и некоторые члены профсоюза уверены, что «Северная алмазная компания» — это фирма-прокладка, благодаря которой «Воркутауголь» экономит (платит гораздо меньше отчислений в Фонд социального страхования), сохраняет на предприятии тех работников, которые перестали соответствовать корпоративным требованиям «Северстали» (они вне штата «Воркутаугля» продолжают работать на ее объектах), да и просто получает гораздо более зависимых лояльных людей, которые вряд ли пойдут жаловаться.
Через несколько недель после взрывов на шахте «Северная» в феврале 2016 года «Северная алмазная компания» в течение дня расторгла договоры со своими работниками и отправила их домой. Однако через несколько месяцев снова пригласила на работу в Воркуту.
Кому принадлежит «Северная алмазная компания» и кому выгодно привозить в Воркуту горняков-гастарбайтеров? Ответы на эти вопросы искал журналист «7х7» Максим Поляков.
Секретная общага
Здание общежития «Северной алмазной компании»
У входа в трехэтажное серое здание на улице Мира нет никакой таблички. Лишь небольшое объявление, что оно охраняется ЧОПом. Над крыльцом по-прежнему висит старая обшарпанная вывеска с аббревиатурой «УКК» — учебно-курсовой комбинат — хотя самого комбината тут нет уже несколько лет. У входа — вахта. За обшитой пластиковыми панелями стойкой сидит женщина лет сорока. «Сереж, когда вы там на смену пойдете?» — по-свойски обращается она к проходящему мимо мужчине. «Да сейчас покушаем и пойдем», — отвечает он с явным украинским акцентом.
Раньше в УКК было около 20 кабинетов, свой спортзал и столовая. Тут учились горняки, зачастую те, кто хотел получить более высокий разряд или освоить другую профессию. Но несколько лет назад комбинат закрылся. Помещения отошли «Северной алмазной компании». Она превратила учебные классы в общежитие для шахтеров-гастарбайтеров, о котором в Воркуте мало кто знает. Тут около десятка комнат, в каждой из которых по 10–12 кроватей. Горняки едут сюда на двухмесячные вахты в основном из Кузбасса, Донецкой и Луганской областей.
— Тут всякие люди есть, но совсем плохие не едут сюда, — рассказывает вахтер Лариса, которая недавно заступила на дневное дежурство. — Не все выдерживают и ритм, и график. Слабаков тут нет.
В соседней комнате на первом этаже двое мужчин играют в настольный теннис. Хотя это больше редкость, признается Лариса. По ее словам, мужики так устают под землей (а еще дорога до шахты и обратно занимает около 2–3 часов), что чаще всего в общежитии они или кушают, или говорят по скайпу с семьями, или спят.
— Они сами не допускают, чтобы здесь был шум. Здесь порядок: чисто и в туалете, и в коридоре. И если кто-то шуметь начинает, они сами начинают давить. Они все нормальные мужики. Хотя тут буянили одни. Я сказала, что их в подвал переселю. Они пошли в объединение [в «Воркутауголь»], пожаловались. Поверили, что я их реально в подвал переселю, — улыбается Лариса.
Мимо пробегают двое мужчин. Один одет в домашнее: шлепанцы, светлая футболка, синие штаны с белыми полосками. Второй — в джинсы, бежевый свитер с узорами и теплые ботинки.
— Они в курилку пошли, можете там с ними поговорить, — предлагает она.
Мужики не очень хотят говорить, потому что боятся последствий. Даже имена свои не называют:
— Мне много разговаривать нельзя, потому что мне могут сказать «До сви-дан-ни-я». Я ведь с Хохляндии. Много не скажешь, да мы много и не знаем, — говорит тот, что в свитере.
Раньше в УКК было около 20 кабинетов, свой спортзал и столовая. Тут учились горняки, зачастую те, кто хотел получить более высокий разряд или освоить другую профессию. Но несколько лет назад комбинат закрылся. Помещения отошли «Северной алмазной компании». Она превратила учебные классы в общежитие для шахтеров-гастарбайтеров, о котором в Воркуте мало кто знает. Тут около десятка комнат, в каждой из которых по 10–12 кроватей. Горняки едут сюда на двухмесячные вахты в основном из Кузбасса, Донецкой и Луганской областей.
— Тут всякие люди есть, но совсем плохие не едут сюда, — рассказывает вахтер Лариса, которая недавно заступила на дневное дежурство. — Не все выдерживают и ритм, и график. Слабаков тут нет.
В соседней комнате на первом этаже двое мужчин играют в настольный теннис. Хотя это больше редкость, признается Лариса. По ее словам, мужики так устают под землей (а еще дорога до шахты и обратно занимает около 2–3 часов), что чаще всего в общежитии они или кушают, или говорят по скайпу с семьями, или спят.
— Они сами не допускают, чтобы здесь был шум. Здесь порядок: чисто и в туалете, и в коридоре. И если кто-то шуметь начинает, они сами начинают давить. Они все нормальные мужики. Хотя тут буянили одни. Я сказала, что их в подвал переселю. Они пошли в объединение [в «Воркутауголь»], пожаловались. Поверили, что я их реально в подвал переселю, — улыбается Лариса.
Мимо пробегают двое мужчин. Один одет в домашнее: шлепанцы, светлая футболка, синие штаны с белыми полосками. Второй — в джинсы, бежевый свитер с узорами и теплые ботинки.
— Они в курилку пошли, можете там с ними поговорить, — предлагает она.
Мужики не очень хотят говорить, потому что боятся последствий. Даже имена свои не называют:
— Мне много разговаривать нельзя, потому что мне могут сказать «До сви-дан-ни-я». Я ведь с Хохляндии. Много не скажешь, да мы много и не знаем, — говорит тот, что в свитере.
«Нас можно в любой момент домой отправить»
В одном из бывших кабинетов УКК теперь стоят кровати. Всего 12 штук: восемь у окна, четыре — у стены напротив. Сбоку — большие шкафы, на одном из которых наклейка «Донецкая народная республика». На шкафах — большие спортивные сумки. Все подоконники завалены вещами: одежда, книги, пакеты с едой, бутылки с водой. На батарее сушатся ботинки. Почти все кровати аккуратно заправлены. Очень похоже на детский лагерь.
— Нет. Это хостел, — говорит из шахтеров.
На одной из кроватей спит мужчина, поэтому говорить уходим в соседнюю комнатку, обставленную под кухню. В ней есть холодильник, небольшой обеденный стол, на тумбе — грязная сковородка, кружки, тарелки, завернутый в пакет хлеб, стиральный порошок.
Мужики просят не писать их имена.
У обоих стаж в шахте более 20 лет, оба приехали с Кузбасса: один из Кемерово, второй — из Анжеро-Судженска.
— Там делать нечего. Там не платят сейчас. В Анжерке вообще трудно устроиться. В Кемерово хоть недели две назад пошла бегущая строка [ищут шахтеров]. Там слишком низкий уровень зарплаты. 20–30 тысяч. Вот это толкает ребят ехать оттуда. А тут — 80–120 тысяч. Надо только определенное количество смен взять, — говорит один из них.
— Там выбирают одну бригаду — образцово-показательную. И у нее зарплата по 50 тысяч. А остальные получают двадцаточку. Но ведь в Кузбассе на 20–30 тысяч, мягко говоря, сложно выжить. Цены там такие же, как и здесь. Но там хоть есть лето и огороды. Там люди хозяйство держат, — подхватывает мысль второй.
— У каждого же есть какие-то кредиты. Загоняют нас в ипотеку, иначе квартиру не купишь. А если ежемесячный платеж — 25 тысяч рублей? У меня выбора другого нет [кроме заработка на вахте].
Оба мужчины приезжают в Воркуту не первый раз. Обычно смена длится или 60 дней, если работать по восемь часов в день на шахте «Воргашорская», или 70 дней, если работать по шесть часов в день на других шахтах. Потом — месяц отдыха. Практически все стараются в это время выбраться домой. Затем вахта начинается снова.
В прошлом году оба горняка были в Воркуте, когда на «Северной» после взрывов погибли люди. Тогда через несколько недель всех сотрудников Северной алмазной компании уволили и отправили домой. Мужчины перекидываются фразами о тех днях.
— Нет. Это хостел, — говорит из шахтеров.
На одной из кроватей спит мужчина, поэтому говорить уходим в соседнюю комнатку, обставленную под кухню. В ней есть холодильник, небольшой обеденный стол, на тумбе — грязная сковородка, кружки, тарелки, завернутый в пакет хлеб, стиральный порошок.
Мужики просят не писать их имена.
У обоих стаж в шахте более 20 лет, оба приехали с Кузбасса: один из Кемерово, второй — из Анжеро-Судженска.
— Там делать нечего. Там не платят сейчас. В Анжерке вообще трудно устроиться. В Кемерово хоть недели две назад пошла бегущая строка [ищут шахтеров]. Там слишком низкий уровень зарплаты. 20–30 тысяч. Вот это толкает ребят ехать оттуда. А тут — 80–120 тысяч. Надо только определенное количество смен взять, — говорит один из них.
— Там выбирают одну бригаду — образцово-показательную. И у нее зарплата по 50 тысяч. А остальные получают двадцаточку. Но ведь в Кузбассе на 20–30 тысяч, мягко говоря, сложно выжить. Цены там такие же, как и здесь. Но там хоть есть лето и огороды. Там люди хозяйство держат, — подхватывает мысль второй.
— У каждого же есть какие-то кредиты. Загоняют нас в ипотеку, иначе квартиру не купишь. А если ежемесячный платеж — 25 тысяч рублей? У меня выбора другого нет [кроме заработка на вахте].
Оба мужчины приезжают в Воркуту не первый раз. Обычно смена длится или 60 дней, если работать по восемь часов в день на шахте «Воргашорская», или 70 дней, если работать по шесть часов в день на других шахтах. Потом — месяц отдыха. Практически все стараются в это время выбраться домой. Затем вахта начинается снова.
В прошлом году оба горняка были в Воркуте, когда на «Северной» после взрывов погибли люди. Тогда через несколько недель всех сотрудников Северной алмазной компании уволили и отправили домой. Мужчины перекидываются фразами о тех днях.
— Мы подрядчики. Видимо, выгодно подрядчикам платить, — говорит один из них. — С нами справиться легче, можно в любой момент домой отправить или уволить. И это, кстати, периодически практикуется.
— После взрыва на «Северной» нас всех отсюда попросили.
— Мы приходим, а нам говорят: «До свидания. С сегодняшнего дня вы уволены». А в каждом договоре прописано, что если форс-мажор, то расторжение договора по соглашению. Пришлось на полгода в Магадан ехать. А потом друзья позвонили из Воркуты и сказали снова приезжать.
Условия работы мужики хвалят, как и сам город. Но в безопасности под землей не уверены на 100%.
— Вот в газете написали, что взрыв на «Северной» невозможно было прекратить. Это лажа полная. Там столько электроники было напихано. Значит, она была загрублена [испорчена, передавала некорректные сведения]. Разве хоть один руководитель скажет, что дал указание загрубить аппаратуру? Но если ее не грубить, угля не будет.
— Все, что сделано людьми, может быть переделано. Это и сейчас все исправляется. Есть громкие лозунги — «Безопасность превыше всего», везде картинки расклеивают... Но у нас за 20 лет ничего не изменилось.
— Мы приходим, а нам говорят: «До свидания. С сегодняшнего дня вы уволены». А в каждом договоре прописано, что если форс-мажор, то расторжение договора по соглашению. Пришлось на полгода в Магадан ехать. А потом друзья позвонили из Воркуты и сказали снова приезжать.
Условия работы мужики хвалят, как и сам город. Но в безопасности под землей не уверены на 100%.
— Вот в газете написали, что взрыв на «Северной» невозможно было прекратить. Это лажа полная. Там столько электроники было напихано. Значит, она была загрублена [испорчена, передавала некорректные сведения]. Разве хоть один руководитель скажет, что дал указание загрубить аппаратуру? Но если ее не грубить, угля не будет.
— Все, что сделано людьми, может быть переделано. Это и сейчас все исправляется. Есть громкие лозунги — «Безопасность превыше всего», везде картинки расклеивают... Но у нас за 20 лет ничего не изменилось.
«Работа полностью поглощает»
В соседней комнате мужчина, наклонившись к планшету, беседует по скайпу с кем-то из родных.
— Я сейчас закончу и поговорю с вами.
В стену воткнут небольшой российский флаг. Рядом с ним висят график смен, график автобусов, объявление с номером телефона проституток. Когда я достал фотоаппарат, мужчина пояснил, что этот флаер с телефоном ему дали «на юге» и он в шутку его повесил тут.
— Тут сидела секретарша, — договорив по скайпу, мужчина рассказывает про небольшою комнату. — А вот там был кабинет директора, — добавляет он, приоткрывая дверь в просторную комнату, заставленную кроватями. До 2014 года мужчина работал на шахте Красноармейская-Западная под Донецком. Но когда там стали стрелять, решил поехать на вахту.
— Я из под Донецка — Красногоровка, Марьинка. Сейчас вот оттуда лупят со стороны Украины по Донецку. Мы в серой зоне находимся. Люди там выживают. У меня у матери пенсия две тысячи рублей, все улетает за отопление. Хорошо хоть овощи и фрукты дешевые. Яблоки стоят 14 рублей. Я был дома неделю назад. Там работы практически нет. Шахтеры получают 10–15 тысяч в пересчете на рубли. Пошел в магазин, а там никого нет. Потому что денег у людей нет. После взрывов на «Северной», признается шахтер, под землей стали жестче следить за техникой безопасности. Датчики тщательно проверяют. Если выявляют превышение уровня метана, о котором горняки не сообщили, проходит проверка. Но при этом людей в забое стало меньше. Экономят, — уверен шахтер.
— Тут людей не хватает. Их не берут. Затраты пытаются минимизировать, не всегда это хорошо. Один слесарь на пять забоев. Что он сможет успеть? Говорят, что после аварии людей девать некуда, что есть переизбыток. А на самом деле в забое людей нет. У нас бригада 23–25 человек, а полноценная бригада — человек 35–40, чтобы все нормально ушли в отпуск, чтобы работать дальше, когда кто-то заболеет. И начинают выдергивать с других участков людей. Это ненормально.
— Я сейчас закончу и поговорю с вами.
В стену воткнут небольшой российский флаг. Рядом с ним висят график смен, график автобусов, объявление с номером телефона проституток. Когда я достал фотоаппарат, мужчина пояснил, что этот флаер с телефоном ему дали «на юге» и он в шутку его повесил тут.
— Тут сидела секретарша, — договорив по скайпу, мужчина рассказывает про небольшою комнату. — А вот там был кабинет директора, — добавляет он, приоткрывая дверь в просторную комнату, заставленную кроватями. До 2014 года мужчина работал на шахте Красноармейская-Западная под Донецком. Но когда там стали стрелять, решил поехать на вахту.
— Я из под Донецка — Красногоровка, Марьинка. Сейчас вот оттуда лупят со стороны Украины по Донецку. Мы в серой зоне находимся. Люди там выживают. У меня у матери пенсия две тысячи рублей, все улетает за отопление. Хорошо хоть овощи и фрукты дешевые. Яблоки стоят 14 рублей. Я был дома неделю назад. Там работы практически нет. Шахтеры получают 10–15 тысяч в пересчете на рубли. Пошел в магазин, а там никого нет. Потому что денег у людей нет. После взрывов на «Северной», признается шахтер, под землей стали жестче следить за техникой безопасности. Датчики тщательно проверяют. Если выявляют превышение уровня метана, о котором горняки не сообщили, проходит проверка. Но при этом людей в забое стало меньше. Экономят, — уверен шахтер.
— Тут людей не хватает. Их не берут. Затраты пытаются минимизировать, не всегда это хорошо. Один слесарь на пять забоев. Что он сможет успеть? Говорят, что после аварии людей девать некуда, что есть переизбыток. А на самом деле в забое людей нет. У нас бригада 23–25 человек, а полноценная бригада — человек 35–40, чтобы все нормально ушли в отпуск, чтобы работать дальше, когда кто-то заболеет. И начинают выдергивать с других участков людей. Это ненормально.
Спрашиваю его о быте, жизни в общежитии, постоянных разъездах. Немного смущается.
— Вы взрослые мужики. У вас семьи. А вы приезжаете в такой своеобразный пионерский лагерь.
— А что меня должно смущать? У нас никаких проблем нет: кто-то спит, кто-то хавает, кто-то пошел по скайпу с семьей поговорить. Здесь больше похоже на спальный корпус. Мужики поспали, надо кушать приготовить, тормозок [еду, которую можно съесть под землей] сделать, с семьей поговорить. Все. Работа полностью поглощает.
— Вы взрослые мужики. У вас семьи. А вы приезжаете в такой своеобразный пионерский лагерь.
— А что меня должно смущать? У нас никаких проблем нет: кто-то спит, кто-то хавает, кто-то пошел по скайпу с семьей поговорить. Здесь больше похоже на спальный корпус. Мужики поспали, надо кушать приготовить, тормозок [еду, которую можно съесть под землей] сделать, с семьей поговорить. Все. Работа полностью поглощает.
«Смысл ехать на Украину — там шахта затоплена»
Около 17 часов в общежитие после своей смены возвращаются несколько человек. Сергей, мужчина лет 60, короткие седые волосы которого поблескивают под светом лампы, на кухне наливает в тарелку суп.
— Я в Воркуте уже полтора года. Я не по вахтовой системе работаю. Я беженец с Донбасса, поэтому меня взяли в штат. Я не езжу домой, потому что не имею права въезда в Украину. Только крайний случай — смерть близких родственников. А смысл мне ехать на Украину, если шахта затоплена «благодаря» украинским властям. Я в Макеевке работал, она сейчас в линии интенсивного обстрела. Моя семья сидит тихо-мирно, получает деньги от кормильца и живет.
Сергею нравится Воркута: город ухожен, на улицах спокойно и чисто. Говорит, по сравнению с небольшим городком в Хабаровском крае, где он также работал на шахте, в Воркуте «просто сказка».
— Зарплата там под Хабаровском была 58 тысяч рублей. Оттуда я меньше отправлял семье. А смысл жить на Севере, чтобы ни копейки не заработать? Даже если сейчас все на юго-востоке Украины закончится, то 10–15 лет там работы не будет. Пока это восстановят... Нужны какие-то средства. Да, Сенька? — Сергей обращается к напарнику, который тоже пришел на кухню — он тоже Сергей.
— Когда бомбежка в ДНР началась, я уехал на Кавказ. Семья там осталась, а я сюда приехал. Пока работаю, с документами проблему решаю — если с ними будут проблемы, то автоматом увольняют.
Сергей говорит, что пока в Воркуте самые выгодные условия по работе: высокая зарплата перекрывает все трудности и отсутствие социальных гарантий. В Украине такой работы, по его словам, еще долго не будет.
— Дом у меня там остался. Сейчас его теща охраняет. И тут пришли ополченцы (укропы туда не дошли) — забрали телевизор, стиральную машинку, спутниковую антенну. Взяли все легкое, шкаф оставили. Теща свой телевизор повесила. Пока там все закончится, у меня сын бриться начнет, — досадует он.
— Я в Воркуте уже полтора года. Я не по вахтовой системе работаю. Я беженец с Донбасса, поэтому меня взяли в штат. Я не езжу домой, потому что не имею права въезда в Украину. Только крайний случай — смерть близких родственников. А смысл мне ехать на Украину, если шахта затоплена «благодаря» украинским властям. Я в Макеевке работал, она сейчас в линии интенсивного обстрела. Моя семья сидит тихо-мирно, получает деньги от кормильца и живет.
Сергею нравится Воркута: город ухожен, на улицах спокойно и чисто. Говорит, по сравнению с небольшим городком в Хабаровском крае, где он также работал на шахте, в Воркуте «просто сказка».
— Зарплата там под Хабаровском была 58 тысяч рублей. Оттуда я меньше отправлял семье. А смысл жить на Севере, чтобы ни копейки не заработать? Даже если сейчас все на юго-востоке Украины закончится, то 10–15 лет там работы не будет. Пока это восстановят... Нужны какие-то средства. Да, Сенька? — Сергей обращается к напарнику, который тоже пришел на кухню — он тоже Сергей.
— Когда бомбежка в ДНР началась, я уехал на Кавказ. Семья там осталась, а я сюда приехал. Пока работаю, с документами проблему решаю — если с ними будут проблемы, то автоматом увольняют.
Сергей говорит, что пока в Воркуте самые выгодные условия по работе: высокая зарплата перекрывает все трудности и отсутствие социальных гарантий. В Украине такой работы, по его словам, еще долго не будет.
— Дом у меня там остался. Сейчас его теща охраняет. И тут пришли ополченцы (укропы туда не дошли) — забрали телевизор, стиральную машинку, спутниковую антенну. Взяли все легкое, шкаф оставили. Теща свой телевизор повесила. Пока там все закончится, у меня сын бриться начнет, — досадует он.
Коллектив «молчунов»
«Северная алмазная компания» (САК) была учреждена 22 октября 2007 года. По данным Единого государственного реестра юридических лиц, до 2013 года ее сотрудники могли работать на предприятиях газовой, нефтяной, строительной отраслей, на добыче алмазов и других. Но четыре года назад компания поменяла основной вид деятельности. Теперь она стала заниматься подбором персонала. Как указано в базе правовой информации Casebook, в 2013 году 83,33% САК принадлежало самой компании, а более 16% — «Колефорд лимитед».
Примерно с этого же времени «Северная алмазная компания» стала рекрутировать шахтеров из других регионов и привозить их на вахту в Воркуту.
Одним из первых о неизвестной ранее фирме, которая нанимает шахтеров-гастарбайтеров, стал писать на воркутинских порталах депутат Совета города Валентин Копасов.
— Я поговорил с женой травмированного шахтера. Она сказала, что он является работником не «Воркутаугля», а какой-то странной «Северной алмазной компании». Я в интернете нашел информацию о ней и ее деятельности, — рассказал Валентин Копасов.
Депутат выяснил, что Северная алмазная компания заключила договор с «Воркутауглем», по которому обязалась предоставлять персонал для градообразующего предприятия. В документе эта услуга называлась «аутстаффинг». Взносы в Фонд социального страхования САК платила минимальные. Подбор персонала по российским законам — это практически безопасная работа (первый класс профессионального риска), поэтому тариф на обязательное страхование от несчастных случаев составляет 0,2%. Если бы в документах значилась добыча угля под землей (самый высокий класс опасности — 32-й), то тариф бы уже составлял 8,5%.
Но Валентин Копасов уверен, что это не единственная причина, по которой «Воркутауглю» было выгодно сотрудничать с Северной алмазной компанией.
Примерно с этого же времени «Северная алмазная компания» стала рекрутировать шахтеров из других регионов и привозить их на вахту в Воркуту.
Одним из первых о неизвестной ранее фирме, которая нанимает шахтеров-гастарбайтеров, стал писать на воркутинских порталах депутат Совета города Валентин Копасов.
— Я поговорил с женой травмированного шахтера. Она сказала, что он является работником не «Воркутаугля», а какой-то странной «Северной алмазной компании». Я в интернете нашел информацию о ней и ее деятельности, — рассказал Валентин Копасов.
Депутат выяснил, что Северная алмазная компания заключила договор с «Воркутауглем», по которому обязалась предоставлять персонал для градообразующего предприятия. В документе эта услуга называлась «аутстаффинг». Взносы в Фонд социального страхования САК платила минимальные. Подбор персонала по российским законам — это практически безопасная работа (первый класс профессионального риска), поэтому тариф на обязательное страхование от несчастных случаев составляет 0,2%. Если бы в документах значилась добыча угля под землей (самый высокий класс опасности — 32-й), то тариф бы уже составлял 8,5%.
Но Валентин Копасов уверен, что это не единственная причина, по которой «Воркутауглю» было выгодно сотрудничать с Северной алмазной компанией.
С оценкой Валентина Копасова согласился и член профсоюзной организации, который поговорил с журналистом «7х7» на условиях анонимности.
— Выгода для «Воркутаугля» очевидна: на работников не распространяется коллективный договор. Компания экономит на соцгарантиях. Они все работают на срочных договорах. Если какой-то человек начинает качать права, жаловаться в прокуратуру, то от него избавляются. Таким образом они формируют коллектив «молчунов». А качество работы иногда бывает ужасным. Но им главное, что люди преданные, на все согласные. Это основная мотивация, — рассказал член профсоюза.
По его мнению, сотрудничество с «Северной алмазной компанией» открывает «Воркутауглю» еще одну лазейку. Зачастую сотрудники предприятия не проходят различные испытания и тесты, навязанные корпоративными стандартами «Северстали». Но при этом «Воркутауголь» заинтересована в конкретном работнике. Тогда его увольняют из корпорации, но трудоустраивают в САК, хоть там практически и нет социальных гарантий.
— В «Воркутаугле» есть процедура тестирования на мультипсихометре. Допустим, кто-то из руководителей не смог пройти тест. Например, директор детского сада попросил директора шахты выделить стройматериалы. Он дал им доски и гвозди. А во время тестирования у него спрашивают: «Вы материальные средства использовали не в целях компании?». Он отвечает, что да. И ему в «Воркутаугле» говорят «До свиданья». Некоторые руководители среднего звена не смогли пройти тестирования, и чтобы их как-то оставить на предприятии, используют лазейку типа «Северной алмазной компании». Их переводят туда. Или другой случай. Сотрудник не прошел алкотестер, хоть он и трезвый, а показатель превышен минимально. И тут безвыходная ситуация: работник нужный, ценный, а с другой стороны — он должен быть уволен. И вот его переводят в САК, — рассказал член профсоюза.
— Выгода для «Воркутаугля» очевидна: на работников не распространяется коллективный договор. Компания экономит на соцгарантиях. Они все работают на срочных договорах. Если какой-то человек начинает качать права, жаловаться в прокуратуру, то от него избавляются. Таким образом они формируют коллектив «молчунов». А качество работы иногда бывает ужасным. Но им главное, что люди преданные, на все согласные. Это основная мотивация, — рассказал член профсоюза.
По его мнению, сотрудничество с «Северной алмазной компанией» открывает «Воркутауглю» еще одну лазейку. Зачастую сотрудники предприятия не проходят различные испытания и тесты, навязанные корпоративными стандартами «Северстали». Но при этом «Воркутауголь» заинтересована в конкретном работнике. Тогда его увольняют из корпорации, но трудоустраивают в САК, хоть там практически и нет социальных гарантий.
— В «Воркутаугле» есть процедура тестирования на мультипсихометре. Допустим, кто-то из руководителей не смог пройти тест. Например, директор детского сада попросил директора шахты выделить стройматериалы. Он дал им доски и гвозди. А во время тестирования у него спрашивают: «Вы материальные средства использовали не в целях компании?». Он отвечает, что да. И ему в «Воркутаугле» говорят «До свиданья». Некоторые руководители среднего звена не смогли пройти тестирования, и чтобы их как-то оставить на предприятии, используют лазейку типа «Северной алмазной компании». Их переводят туда. Или другой случай. Сотрудник не прошел алкотестер, хоть он и трезвый, а показатель превышен минимально. И тут безвыходная ситуация: работник нужный, ценный, а с другой стороны — он должен быть уволен. И вот его переводят в САК, — рассказал член профсоюза.
Проигранные «Воркутауголь» и САК суды
Примерно за полтора года (с ноября 2013 по май 2015) пять сотрудников «Северной алмазной компании» получили серьезные травмы, работая на предприятиях «Воркутаугля». Двое из них впоследствии умерли. В градообразующем предприятии прошли проверки. По их итогам во всех случаях «причинителем вреда было признано ОАО „Воркутауголь"».
Фонд социального страхования выплатил пострадавшим и семьям погибших более 3 млн 250 тыс. руб. В эту сумму вошли затраты на лечение, пособия по нетрудоспособности, единовременные выплаты в связи со смертью близких, ежемесячные страховые выплаты.
8 февраля 2016 года отделение ФСС по Коми обратилось в Арбитражный суд республики с требованием взыскать эти деньги с «Воркутаугля». Юристы «Воркутаугля» в суде пытались доказать, что эти расходы должна оплатить «Северная алмазная компания», так как пострадавшие и погибшие горняки числились в ее штате. Это отражено в тексте судебного решения.
Фонд социального страхования выплатил пострадавшим и семьям погибших более 3 млн 250 тыс. руб. В эту сумму вошли затраты на лечение, пособия по нетрудоспособности, единовременные выплаты в связи со смертью близких, ежемесячные страховые выплаты.
8 февраля 2016 года отделение ФСС по Коми обратилось в Арбитражный суд республики с требованием взыскать эти деньги с «Воркутаугля». Юристы «Воркутаугля» в суде пытались доказать, что эти расходы должна оплатить «Северная алмазная компания», так как пострадавшие и погибшие горняки числились в ее штате. Это отражено в тексте судебного решения.
Суд решил, что компания «Воркутауголь» должна выплатить эти суммы, так как люди получили травмы на ее предприятиях, а довод о том, что компания не является субъектом отношений в цепочке «САК— ФСС», суд посчитал ошибочным. 14 мая 2016 года суд закончился.
«Воркутауголь» пыталась оспорить это решение: сначала в апелляции в Кирове (проиграла 30 августа 2016 года), а потом в Нижнем Новгороде (проиграла 26 декабря 2016 года). 15 февраля 2017 года компания обжаловала это решение в Верховном суде России. Дата первого заседания пока не назначена.
«Воркутауголь» пыталась оспорить это решение: сначала в апелляции в Кирове (проиграла 30 августа 2016 года), а потом в Нижнем Новгороде (проиграла 26 декабря 2016 года). 15 февраля 2017 года компания обжаловала это решение в Верховном суде России. Дата первого заседания пока не назначена.
В 2015 году Фонд социального страхования своим решением обязал «Северную алмазную компанию» платить страховку за своих сотрудников от несчастных случаев не по тарифу 0,2% (услуги подбора персонала), а 8,5% (добыча угля под землей — самый высокий класс опасности). При пересчете оказалось, что САК только за первые три месяца должна дополнительно перечислить в ФСС более 3 млн 600 тыс. руб. (при тарифе 0,2% предприятие платило чуть менее 100 тыс. руб.). Северная алмазная компания не согласилась с этим и подала в Арбитражный суд Коми.
В суде было доказано, что работникам САК выдается наряд в составе бригад «Воркутаугля». Они получают такие же средства индивидуальной защиты и материально-технические средства. Более того, сотрудники «Воркутаугля» на время отпуска устраиваются в «Северную алмазную компанию» по срочному договору.
Тогда же в суде стало известно, что в 2014 году в САК работало 65 человек, а в 2015 году их стало больше в три раза (201 человек).
В итоге суд отклонил заявление «Северной алмазной компании», подтвердив, что она должна платить страховку по тарифу 8,5%. САК не согласилась с этим решением и подала в апелляционную инстанцию — сначала в Киров (проиграла 21 февраля 2016 года), а потом в Нижний Новгород (проиграла 23 мая 2016 года).
В суде было доказано, что работникам САК выдается наряд в составе бригад «Воркутаугля». Они получают такие же средства индивидуальной защиты и материально-технические средства. Более того, сотрудники «Воркутаугля» на время отпуска устраиваются в «Северную алмазную компанию» по срочному договору.
Тогда же в суде стало известно, что в 2014 году в САК работало 65 человек, а в 2015 году их стало больше в три раза (201 человек).
В итоге суд отклонил заявление «Северной алмазной компании», подтвердив, что она должна платить страховку по тарифу 8,5%. САК не согласилась с этим решением и подала в апелляционную инстанцию — сначала в Киров (проиграла 21 февраля 2016 года), а потом в Нижний Новгород (проиграла 23 мая 2016 года).
Словесная акробатика
Депутат Совета Воркуты Валентин Копасов исследует работу «Северной алмазной компании» более двух лет. Однако ему не было известно, кому принадлежит САК. Он предположил, что компания как-то связана с «Воркутауглем».
Согласно выписке из ЕГРЮЛ, с 24 марта 2016 года «Северная алмазная компания» на 100% принадлежит «Воркутауглю». Ее пресс-секретарь Татьяна Бушкова рассказала «7х7», что, по ее сведениям, «Воркутауголь» не покупала САК.
Согласно выписке из ЕГРЮЛ, с 24 марта 2016 года «Северная алмазная компания» на 100% принадлежит «Воркутауглю». Ее пресс-секретарь Татьяна Бушкова рассказала «7х7», что, по ее сведениям, «Воркутауголь» не покупала САК.
«В декабре 2015 года она стала взаимозависимым юрлицом с „Воркутауголь", но это не значит, что „Воркутауголь" купила или является участником „Северной алмазной компании"», — пояснила Татьяна Бушкова.
Пресс-секретарь отметила, что прием и увольнение сотрудников — это дорогостоящий процесс, поэтому «Воркутауглю» проще «покупать услугу» в САК.
— Это словесная акробатика. Работник пришел на работу в компанию, вот они и стали взаимозависимыми лицами. Так и хозяин и раб — тоже взаимозависимые лица, — прокомментировал тезис Бушковой Валентин Копасов.
Пресс-секретарь отметила, что прием и увольнение сотрудников — это дорогостоящий процесс, поэтому «Воркутауглю» проще «покупать услугу» в САК.
— Это словесная акробатика. Работник пришел на работу в компанию, вот они и стали взаимозависимыми лицами. Так и хозяин и раб — тоже взаимозависимые лица, — прокомментировал тезис Бушковой Валентин Копасов.
